Простая Душа
Шрифт:
В замочную скважину ему тоже удалось разглядеть немногое. Три силуэта маячили у противоположной стены, кто-то невидимый хрипел у самой двери, с трудом выдавливая из себя нерусские слова. Охранник потоптался еще, стараясь извернуться, чтобы заболевший попал в его поле зрения, но так ничего и не увидел.
«Чего ждешь, Юрец? – крикнул Тимофей нетерпеливо. – Давай, открывай, тащи его наружу. Помрет – тебе отвечать, не кому-то».
«Небось не сдохнет, – грубо сказал бандит. – Молодой еще подыхать. Наружу не пущу – нельзя».
«Ну
Фрэнк, словно в подтверждение, застонал совсем уж жалобно и издал что-то похожее на детский всхлип.
«Ты зато, симпотная, понимаешь много, – огрызнулся охранник. – Ты что, доктор-айболит? Не ды-ышит… Если до сих пор живет, то наверное дышит! – Он помолчал и заявил категорично, явно приняв решение: – Ну все! Жить захочет, продышится мал помалу – давайте, сидите тихо. Чтоб без баловства у меня».
«Погоди, погоди, – Тимофей, поняв, что тот сейчас уйдет, шагнул от стены к двери, пристально глядя на отверстие в замке. – Ты чего такой зверь, ты человеком-то будь».
Бандит переступил с ноги на ногу, быстро прикинул что-то и осклабился. «А чем я помогу – я ж тем более не врач, – сказал он спокойно. – Я знаешь какой доктор – костолом. Руку если надо сломать или ногу… Я вообще крови боюсь», – добавил он и захохотал.
«Что ж, – пробурчал Крамской, – это свидетельство тонкой душевной организации. – Он сделал два шага к двери вслед за Тимофеем и спросил громко: – Слышь, Юрец, ты вообще в бога-то веришь?»
«А тебе что? – вдруг обозлился тот. – Ты меня богом не пытай. Во что я верю, тебе не забота, ты о себе подумай – самое время», – и стал подниматься по лестнице, насвистывая что-то. Фрэнк дышал все так же трудно, но было уже ясно, что сторож не купился на трюк с болезнью. «Эй, эй, слушай, – заторопился Царьков, – когда, наконец, придет кто-то для разговора?»
«Когда надо, тогда и придет, – сказал бандит недовольно, обернувшись на полпути. И добавил в сердцах: – Кто их разберет, когда кто придет. Придет, когда черт помрет, а он еще и не хворал».
«А-а, – протянул Николай, – так ты и сам боишься. Бросили тебя тут с нами и сгинули все? То-то я вижу: что-то не так».
«Кого мне бояться – тебя что ли, сморчка? – злобно спросил охранник. – Сиди уж, а то договоришься!» – Потом стукнул два раза ладонью по перилам и пошел дальше, сплюнув на ступеньки.
«Юрец! – заорал Крамской, сделав знак остальным. – Ты сам сморчок, Рембо недоделанный. Испугался – так и скажи… Если войдет, ты ему – подножку», – шепнул он Тимофею чуть слышно, и тот, согласно кивнув, скользнул к дверному косяку.
Бандит остановился. Пленники замерли, ловя каждый звук, но все оказалось напрасно. «Молокососы, – сказал он почти добродушно, – вы кого на дурака хотите развести? Если меня, то меня не разведешь, а с тобой, дядя, я после побеседую, отдельно».
«Побеседуем, побеседуем, – пообещал ему Николай. – Мы с тобой уже почти как родственники».
«Родственничек фигов», – коротко хохотнул охранник и, больше не мешкая, зашагал наверх.
В бильярдной повисло тягостное молчание. Фрэнк Уайт поднялся с пола, виновато развел руками и уселся на диван. Расселись и остальные, избегая смотреть друг на друга. Лишь Лиза потянулась к Царькову и прижалась к нему, вновь взяв его за руку.
«Да, Лизка, зайца на барабан не выманишь, – попытался тот пошутить. – Не удалась хитрость обезьянья. Ничего, у них вон тоже не склеивается – вкось пошло, судя по всему. А ты, Фрэнки, прямо артист», – кивнул он Уайту Джуниору, ухмыльнувшись через силу.
«Артист погорелого цирка, – проворчал Николай Крамской. – Жаль, что цирк работает забесплатно. Где-нибудь в Аргентине мы б набрали на улице медяков…»
«А почему в Аргентине?» – спросила Елизавета без особого интереса. Николай не ответил, лишь пожал плечами. Настроение у всех испортилось – перспективы рисовались самые мрачные. Их план, сколь бы наивен он ни был, давал надежду на счастливый исход, теперь же повод для оптимизма изыскать было трудно.
«А Фрэнк неплохо выучил туземные слова, – сказала вдруг Бестужева. – Как капитан Кук, а то и лучше. И с дикарками он, наверное, ласков. Как вы думаете, Николай Крамской?»
Ей захотелось его расшевелить, но Николай по-прежнему молчал, у него было муторно на душе. По привычке, он прикидывал в голове, что все это могло бы значить с точки зрения высших сил, и не находил в событиях никаких смыслов. Организм-хозяин явно замыслил пакость или просто забыл про него, отвергнув, как ненужную деталь.
Проверяют меня? – подумал он вяло. – Интересно, на прочность или на гибкость? Хоть бы сигнал какой подали, шутники.
«С дикарками и я был бы хорош, – пробормотал он наконец. – Жаль, что сейчас не до дикарок. Что скажешь, господин Уайт, как тебе новейшая русская действительность?»
«Нормально, – откликнулся Фрэнк после небольшой паузы. – Я даже думаю, что нас не убьют».
Все поневоле расхохотались. «Провидец, – вздохнул Крамской. – Уважаю американский юмор».
«К тому же, – добавил Фрэнк нерешительно, – мы ведь еще можем попробовать, когда они придут за Тимоти. Им же придется открыть дверь…»
«Забудь, – перебил его Царьков. – Их будет не один, а много. Много больших, плохих парней. Сразу покалечат или постреляют, – сказал он жестко, дернув щекой. – Давайте-ка вот что, не унывать. Сидим и сидим себе, ждем событий. Анекдоты рассказываем, истории всякие – нечего кукситься, как на погосте».
«И на погосте бывают гости, – пробурчал Николай. – Хорошо, что это пока не мы. Давайте, правда, историю – кто расскажет? А то у нас Фрэнк отдувается за всех».
«Крамской, – громко сказала Елизавета, – расскажите Вы. Вы тут, я чувствую, с самой непонятной загадкой. И шрам у Вас на щеке какой-то странный».