Простая Душа
Шрифт:
Никто не выразил интереса, лишь Фрэнк слабо шевельнулся в темноте. «Н-да, – Тимофей почесал в затылке. – Ну, пожар у нас случился в оперном театре, так это с театрами везде бывает. Или вот, как-то раз тут исчез целый пруд. Большой такой пруд, чуть не озеро, прямо посреди рабочих бараков. Так работяги, на что уж привычные ко всему, не смогли там больше ни дышать, ни жить. Жилье побросали и расползлись по родственникам – столько всякой дряни обнаружилось на дне. Химия страшная, даже мухи сдохли – теперь там одни вороны, им все нипочем».
«Внезапно открытые тайны всегда бывают некстати, – пробормотал Крамской. – Даже у работяг».
За окном громко крикнула
«Ворон каркает на церкви – быть покойнику в селе, – промурлыкала Лиза. – Ворон вьется по-над крышей – быть покойнику в избе… Хороши вы все болтать, – сказала она вдруг, – а поймали вас, вы и не пикнули. Их было трое и вас – трое мужчин. Ладно я, слабая женщина».
«У них же оружие», – виновато ответил Фрэнк, а Николай лишь фыркнул и ничего не сказал. «Да чего ты, Лизка, – пробормотал Царьков с досадой, – ты ж видела, какой расклад».
«Закружил меня здешний леший, прямо как хозяйскую дочь. – Елизавета порывисто вздохнула. – Всех он нас закружил в каком-то смысле. А потом и в чащу завлек. Как его зовут, лесной дядя? – А на что я ему? Ни ягод с меня, ни грибов… И никто не гладит рукой мохнатой – а это, говорят, к богатству. И суженого я не высмотрела в снежной воде – сам явился и голову заморочил».
Она повозилась в темноте, устраиваясь поудобнее, потом усмехнулась: – «А вот я еще знаю…» – и стала говорить с выражением, будто читая книгу вслух:
«Солому, на которой лежит покойник, сжигают за воротами».
«Если гроб не в меру велик – жди еще покойника в доме».
«Стружку от гроба не жгут, а пускают на воду».
«А если покойный глядит одним глазом, значит… – она всхлипнула, – значит высматривает следующего!» – и вдруг разрыдалась горько, по-детски, уткнувшись Тимофею в грудь.
Глава 21
Два самозваных сыщика, Толян и Александр Фролов, брели за следователем Валентиной по коридору районного УВД. Здесь, на втором этаже, не было ни мрамора, ни евроремонта, стены отсвечивали салатово-грязно-серым, а расшатанный паркет невыносимо скрипел. Валентина Никитина шла легко и быстро, вовсе не замечая окружающего убожества. В коридоре пахло карболкой и застоявшимся табачным дымом, но за ней, как путеводная нить, тянулся едва уловимый шлейф французского парфюма, к которому Александр принюхивался непроизвольно, едва ли не поводя ноздрями.
Кабинет следовательского отдела оказался тесен и прокурен. Было душно, несмотря на открытые окна, забранные сеткой. Сетка, хлипкая и дырявая, защищала от насекомых, но справлялась не очень: в окна бились несколько сизых мух. Кроме Валентины, в кабинете еще сидел щуплый мужчина с кривой спиной, которому Толян небрежно бросил – «Здорово, Лаврентий», – а из проема, ведущего в смежную комнату, навстречу вошедшим выплыла дородная начальница с погонами майора, не обратившая на них внимания. Ее целью был молоденький опер, примостившийся в углу на стуле, она возвысилась над ним подобно скале, а когда он торопливо вскочил, потрепала по плечу и сказала мрачно: – «Иди, Игорек. Доложи там, что я тебя обратно командирую». Опер протянул было: – «Ну что вы, Марь Ивановна…» – но она бросила на него еще более мрачный взгляд, и он выскочил из комнаты, слегка задев Фролова плечом.
Эпизод вдруг развеселил Александра, он подумал даже, что преступления в Сиволдайске расследуют лишь женщины, что было, конечно, слишком смелым обобщением. «То, что называют женской интуицией, раньше звалось подозрительностью», – вспомнил он из своего гроссбуха и ощутил мгновенную тоску по московской квартире и тысячам страниц, исписанных его мелким почерком. Тем временем, Никитина, предложив им неудобные стулья, села за стол напротив, оперлась на руку и приготовилась слушать – с чем-то материнским во взгляде, обращенном на Толяна.
По мере его рассказа, однако, в глазах ее разгорался хищный интерес. Она и вся преобразилась – стало ясно, что у нее крепкая хватка и отточенные когти, пусть и изящные с виду. Не прерывая рассказчика, она порылась в ящике, вытащила пустую папку и обронила буднично: – «Ну что ж, давайте заводить дело». – Потом закурила, щурясь от дыма, и стала быстро заполнять какой-то бланк. Тот, кого Толян называл Лаврентием, действительно похожий на гэбэшного монстра своей лысиной и круглыми очками, подошел было, поинтересовавшись безразличным тоном: – «Случилось что, Валек?» Но Никитина глянула так, будто охраняла завоеванную территорию, и он тут же ретировался назад к своему столу.
Вскоре в дверях смежной комнаты вновь показалась дородная майорша, бросила «Лаврентию» на стол несколько бумажек и спросила мимоходом: – «Что у тебя, Валентина?»
«Похищение людей, – подчеркнуто спокойно ответила та. – Сегодня днем, у Притона. Только начала дело – как раз к вам собиралась».
Майорша остановилась, недоуменно оглядела Фролова с водителем и кивнула Никитиной: – «Ну давай, зайди-ка».
Валентина отсутствовала с четверть часа, в течение которых Александр нервничал и ерзал на стуле, опасаясь, что им не поверили и сейчас выставят прочь. Толян молчал и хмуро грыз ногти, а «Лаврентий» кричал кому-то в телефонную трубку: – «Это я, Виталик, вы что там, вообще того?..» – и ругался грязными словами. Потом Никитина вышла, очень довольная на вид, обратилась было к Фролову с каким-то вопросом, но тут у нее зазвонил мобильный, и еще минут десять она успокаивала своего мужа, что-то раздраженно ей выговаривавшего.
«Нет, ну я звонил час назад… А где?.. Ты вчера уже была на Заводской – опять у вас шарашка эта на Заводской?..» – было слышно в комнате. Толян еще больше помрачнел и что-то ковырял у себя на ладони, а следователь Валентина мурчала в трубку бархатно и ровно, так что муж через некоторое время стих, что-то коротко рявкнув напоследок. «Ну вот, – вздохнула она, отключившись, – что там у нас? Ну-ка давайте мне быстренько номера…»
Толян вытащил смятую бумажку и продиктовал ей номера микроавтобуса и катера, после чего милицейский механизм завертелся наконец в полную мощь. Виталик-Лаврентий снова орал на кого-то в телефон, а Никитина, разрумянившись и еще похорошев, распоряжалась по селекторной связи и поминутно бегала в кабинет начальницы с жестко-целеустремленным видом. В ее отсутствие селектор вдруг оживал, принимаясь говорить хриплым голосом, и Фролов, волнуясь, бросал на дверь умоляющие взгляды, но никого больше это, по-видимому, не беспокоило.
В какой-то момент вспомнили и о них. Валентина, пробегая мимо, бросила на приятелей быстрый взгляд и заявила бесцеремонно: – «Так, а вы ступайте, вам тут больше делать нечего!»
Толян стал было подниматься, но Александр глянул на него так жалобно, что тот откашлялся и спросил неловко: – «Мы, может, это, посидим тут еще тихонько? Очень уж, видишь, человек волнуется. Вдруг еще показания понадобятся, опять же».
Фролов тоже кашлянул, будто собираясь что-то добавить, но смешался и лишь кивнул. Валентина поджала губы, но потом вздохнула, махнула рукой: – «Ладно, сидите», – и тут же куда-то умчалась, оставив после себя все тот же едва уловимый французский запах.