Простая история
Шрифт:
Гиршл, который никогда не замечал, в чем одета Мина, еще меньше внимания обращал на детскую одежду.
Приближались рождественские праздники, и в лавке шла бойкая торговля. Уже готовились коробки с подарками для жен высокопоставленных чиновников. Эту работу можно было доверить Гецлу с Файвлом, но хороший купец не спускает глаз с приказчиков.
Однажды в лавке появился Гедалья Цимлих. Борух-Меир вручил ему листок бумаги, а Цирл кивком головы показала на приготовленные коробки. Гиршл стоял рядом с тестем, лицо его не выражало ни радушия, ни особого неудовольствия. По-видимому, он примирился с тем, как устроен мир, поняв, что ему не под силу его изменить. Многое
Гиршл и Мина не заметили этой перемены, а если и заметили, то не переживали из-за нее. Мина скоро должна была уехать в Маликровик, чтобы побыть с сыном. Поскольку власти запретили евреям торговать в лавках в рождественские праздники, когда христианские лавки закрывались, у Гиршла появилась возможность сопровождать ее.
Мешулам все еще был недостаточно развитым для своего возраста ребенком. Естественно, в деревне ему было лучше, чем в городе. Благодаря неусыпным заботам бабушки он начинал наверстывать отставание.
Гиршл играл с сыном, изобретал для него всякие забавы. Нисколько не напоминая своего дядю по отцовской линии, в честь которого назвали его ребенка, он все же сочинил для него и напевал такой стишок:
Любимому Мешуламу подарочек несут Ангелы небесные, а мы его ждем тут. Мы с нетерпеньем ждем его, И радостно ждать нам. Мальчик или девочка, кто бы ни был там.Прав был Шиллер, когда сказал, что нет в мире человека, который не писал бы в молодости стихов. Шиллер, возможно, имел в виду нечто более талантливое, но лучше сочинять такие стишки, чем называть собственного сына сиротой.
Иногда Гиршл заглядывал на конюшню к Стаху, который ухаживал за лошадьми или награждал пинками собак. Собаки понимали, что у Стаха бывают свои неприятности, и позволяли ему вымещать их на себе. Этого нельзя сказать о кормилице, отвесившей ему пощечину, когда он позволил себе фамильярности. Раньше между ней и Стахом существовало полное взаимопонимание, но с тех пор как она пожила в городе, вкус ее стал более утонченным.
Мина много времени проводила с матерью. Берта отлично готовила, и Мине хотелось поучиться у нее. Однако в какой-то момент она решала, что ей нужно проветриться, и выходила на прогулку с Гиршлом.
В Маликровике выпал снег, воздух был свежим и бодрящим. Ушки у Мины порозовели, простуды она не боялась.
Снег хрустел у них под ногами и будто пел. Вскоре выяснилось, что это поет не снег, а скрипочка слепого музыканта, сидевшего прямо на снегу, скрестив ноги. Конечно, это никак не мог быть один из тех нищих, о которых в свое время рассказывал д-р Лангзам (Гиршл всегда представлял себе их сидящими на солнцепеке). Его мелодия, грустная и нежная, как бы не имела ни начала, ни конца. Гиршл и Мина стояли, не шевелясь.
Внезапно Гиршл схватил Мину за руку и странным резким тоном потребовал:
— Пойдем!
Сделав несколько шагов, он вернулся и бросил музыканту монету. Если бы нищий мог видеть, он удивился бы щедрости Гиршла: никто никогда не подавал ему такой крупной монеты.
Бог знает, почему Гиршла вдруг охватывало беспокойство. Порой он был счастлив, порой печален и во всем доходил до крайности. Постепенно он успокаивался.
Однажды Гиршлу пришло в голову, что Мина училась игре на фортепьяно, но ни разу не просила
XXXVII
Дважды в Шибуше останавливался поезд, привозивший в город новых людей. Надо сказать, особых различий между ними не существовало, если не считать, что кто-то был одет побогаче и почище, а кто-то победней и погрязней, один говорил «цва» вместо «цвай», другой — «цвай» вместо «цва». Изредка на станции выходили пассажиры, прибывшие из-за границы, хорошо одетые и говорившие с иностранным акцентом.
Арнольд Цимлих не был новым человеком для шибушцев — они уже видели его на свадьбе у Мины с Гиршлом. Предприятие Цимлиха в Шибуше расширялось, что, впрочем, неудивительно, если посчитать, сколько кур рылось в здешних мусорных кучах. Куры не задумывались над тем, что заставляет их рыться на свалках и нести яйца. Зато те, кто их выращивал, прекрасно знали, что каждое яйцо снесено для герра Арнольда Цимлиха, проживающего в Германии. Покупатели этих яиц были столь же нелюбознательны, как и куры: ведь для того, чтобы съесть яйцо, совсем необязательно знать, где оно снесено. Хотя, если бы немец стал есть яйца, снесенные, допустим, в Китае, у него мог бы появиться косой разрез глаз. Яйца из Шибуша такой опасности в себе не таили, у шибушцев глаза были преимущественно большие и голубые.
Как уже было сказано, Арнольд Цимлих написал Боруху-Меиру, что в Рождество, когда магазины будут закрыты, он навестит Гедалью в Маликровике. Как истинный немец, он сдержал свое слово.
В доме Гедальи царило веселье. Борух-Меир и Цирл приехали в Маликровик повидаться с его обитателями и их гостем. Берта на этот раз превзошла сама себя, продемонстрировав свои кулинарные таланты. На стол был выставлен лучший фарфор, включая соусницу в виде гуся, сердитым клювом грозившего Арнольду Цимлиху. Соус был отличным, и оставалось загадкой, почему гусь выглядел так угрожающе.
Гедалья извлек из буфета несколько бутылок «бренди» собственного приготовления. В Германии пьют водку, разбавленную водой, пригодную только для того, чтобы смочить губы. Напиток Гедальи имел достаточно высокий градус и легко развязывал языки. Правда, это относилось только к первому стакану. Действие второго и третьего стаканов было прямо противоположным: они парализовали голосовые связки, речь становилась бессвязной.
Ну и ну, размышлял Борух-Меир, я-то думал, что сват Гедалья — главный из Цимлихов, на самом деле первенство переходит к Арнольду Цимлиху. Единственная дочь Гедальи носит теперь фамилию Гурвиц, тогда как в Германии полным-полно маленьких Цимлихов. Наступит день, когда в Маликровике не останется ни одного Цимлиха, а ведь все они пошли именно отсюда, в Германии же их будет целая куча. Не соединить ли нам Цимлихов и Гурвицев брачными узами? Пусть мой внук Мешулам женится на одной из дочерей Арнольда Цимлиха, или Мина родит дочку, которая сможет выйти замуж за сына Арнольда…
Боруху-Меиру нравились немецкие евреи, он полюбил их после первой поездки на воды в Карлсбад.
Цирл молчала и почти ничего не ела, она вообще перестала находить вкус в еде. Если бы Берта заметила, что мать Гиршла ни к чему не притрагивается, она очень расстроилась бы, но ее занимал только гость из Германии. Гиршл выглядел весьма элегантно в своем парадном костюме, но тоже был почему-то невесел. А между тем его ждала большая радость, которую готовил ему Сам Господь, Отец наш Небесный. Всем было ясно, что Мина вот-вот подарит семье сына или дочку.