Простая история
Шрифт:
Когда-то у Блюмы была работа в центре города…
Человеку, отягощенному своими мыслями, лучше оставаться одному. Как только его горести уходят в прошлое, он начинает сознавать, что является членом общества, тем более если он может совершить прогулку со своей женой. Не каждый день мужу удается уделить время жене.
После праздника Суккос особое удовольствие доставляли субботние прогулки. По чуть влажной земле было легко ходить. Небо висело так низко, что, казалось, его можно тронуть рукой; солнце испускало уже не жар, а тепло — пыль была прибита пролившимися дождями. Чувствовалось приближение зимы. Если милосердный Бог отдалял наступление холодов, то только ради того, чтобы люди успели выкопать в поле последнюю картошку и наколоть дров на зиму.
Когда-то Гиршлу нравилось гулять с Тойбером. Потом он гулял в одиночестве. А теперь стал прогуливаться с женой.
На Гиршле был костюм, специально сшитый для субботнего вечера, — не слишком парадный и не слишком простой. Как мудро поступила Цирл, заказав ему такой костюм, жаль только, что стал он ему узковат: за время, проведенное у д-ра Лангзама, Гиршл несколько раздобрел, и даже Борух-Меир не мог больше пожаловаться, что после женитьбы его сын нисколько не поправился. Мина тоже не была так аристократически худа, как прежде, талия ее увеличилась по меньшей мере на дюйм. Может быть, это явилось следствием того, что она родила ребенка, или она стала чаще подносить ложку ко рту? Так или иначе, лишь человеконенавистник мог без удовольствия глядеть на эту молодую пару.
Гиршл и Мина гуляли далеко не в одиночестве. Многие шибушские мужья по субботам выходили прогуляться со своими женами. Среди них были и деловые люди, и рабочие — первым не улыбалось провести целый день в синагоге, да и вторые тоже не стремились всю субботу выслушивать проповеди д-ра Кнабенгуга. Надо признаться, что те, кто принадлежал к среднему классу, больше заботились о телесных нуждах, чем о духовных. Это же относилось и к рабочему классу. Рабочий мог бы кое-что узнать от д-ра Кнабенгуга, но звук собственных речей был ему больше по вкусу, чем грандиозные идеи доктора.
Гиршл под руку с Миной совершал променад по улицам Шибуша, то и дело останавливаясь, чтобы перекинуться несколькими словами со знакомыми. Общительность Гиршла Гурвица, которого уже списали со счетов как отшельника, только доказывает, что общественному мнению свойственно ошибаться. Даже самый большой сноб в Шибуше, корреспондент местной газеты Вови Чертковер, в свое время обвинявший Гиршла в заносчивости, сейчас признал, что разговаривать с ним — одно удовольствие! Хотя далеко не все, что приходилось слушать Гиршлу, ему было интересно, он умел оставаться вежливым и внимательным собеседником.
Проходя с Миной мимо строящегося дома, Гиршл пожелал войти внутрь, посмотреть на новые комнаты, стены, пороги, оконные рамы. Ему, родившемуся в доме, где все было уже на месте, все хорошо пригнано, было любопытно поглядеть на самый процесс строительства. Когда-то, размышлял он, когда мир был еще молод, люди возводили целые города, а теперь строительство одного дома считается событием! Вскоре появились еще какие-то люди, которых интересовало, как подвигается строительство. Дрейфус был уже оправдан и перестал быть единственной темой разговоров, так что шибушцы могли разговаривать и о других предметах, например: о местной и государственной политике; о здоровье кайзера Франца-Иосифа, большого друга евреев; о католических священниках, якобы заманивающих еврейских девушек в монастырь; об «Израильском Альянсе», отделение которого недавно открылось в Вене. Большинство шибушцев с энтузиазмом отзывалось об этой организации, созданной с целью содействовать прогрессу еврейского народа и возглавляемой еврейскими баронами и плутократами, чувствующими себя как дома при дворах королей европейских стран и тем не менее не стыдившимися своего происхождения. Среди противников «Альянса» в Шибуше был Хаим-Иеошуа Блайберг, утверждавший, что от него больше вреда, чем пользы.
— Посмотрите только на антисемитизм в Румынии, — заявлял Блайберг, — Если бы Ротшильд и компания не предоставили румынам финансовый заем, румынское правительство давным-давно бы пало, а сейчас оно воспрянуло духом и преследует евреев. Это только доказывает, что Ротшильды мира сего ставят свою выгоду выше блага своего народа.
Блайберг был чудаком и придерживался странных взглядов. Когда в отремонтированной Большой синагоге заново покрасили стены, все шибушцы были в восторге, и он один поднял скандал из-за того, что с потолка синагоги исчезли луна и двенадцать знаков зодиака — Шляйен закрасил их и нарисовал вместо этого нечто, напоминающее раскрытый зонтик. В конце концов, те фрески, за которые Блайберг был готов сражаться с оружием в руках, были созданы двести пятьдесят шесть лет назад, и с тех пор их не подновляли! Представители имперского управления, приезжавшие в Шибуш поздравить от имени кайзера жителей города с еврейским праздником, вполне справедливо могли бы обвинить шибушцев в том, что им не хватает благочестия, чтобы содержать в достойном виде собственный молитвенный дом! Какая удача, что удалось пригласить Шляйена, пусть даже он расписал внутренние стены синагоги в золотой и серебряный горох, как в пристанционном буфете. Но ведь в буфете стены были покрашены дешевыми водноэмульсионными красками, а в синагоге Шляйен использовал настоящие масляные краски, пожертвованные Борухом-Меиром и Цирл, и это гарантировало, что труд его сохранится для будущих поколений.
Осенью субботние вечера короче. Шибушцы все еще прогуливались и беседовали между собой, когда прибыла вечерняя почта.
Раздался отрывистый звук рожка, и во двор почтового ведомства въехала крытая повозка, из которой вскоре вышел почтальон с почтовым мешком на шее. У него были проницательные и холодные глаза, как у казначея благотворительного общества. Он обладал властью вручить или не вручить людям известия, от которых, возможно, зависела их судьба.
Жители городка молча стояли вокруг почтальона. Каждый прислушивался, не прозвучит ли его имя. Иногда почтальону приходило в голову пошутить, и он выкрикивал чье-то имя, а потом говорил: «Извините, но сегодня для вас ничего нет; может быть, завтра вам повезет». Когда человек разочарованно поворачивался, чтобы уйти, он вручал ему пачку писем! Но письма были запечатаны, и как было знать, что в них? Оставалось ждать появления на небе трех звезд, возвещающих о том, что Божья Суббота закончилась. Господь, однако, не спешил зажигать Свои звезды. Вероятно, последний час Субботы был Ему больше по душе, чем все шесть дней творения, или Он испытывал досаду из-за того, что Его дети с таким нетерпением ждут появления новой недели.
Так или иначе, запечатанные письма не вскрывали до исхода Субботы, а вот почтовые открытки и газеты можно было прочесть сразу.
В Шибуш приходило много разных газет — одни на немецком, другие на польском языке, некоторые на идише, часть из них шибушцам посылали родственники из Америки. Там, за тысячи миль от Шибуша, жили энциклопедически образованные люди, мечтавшие об одном — чтобы жители Шибуша могли узнать то, о чем их прадеды не имели представления. Пусть отец каждого из них прочел тридцать шесть томов Талмуда семь раз, а дед — семью семь раз. Что они знали в итоге? Множество волшебных сказок, только и всего, тогда как, посвятив всего час чтению газеты, человек сам становился источником знаний.
Кроме немецких и польских газет, газет на идише, почтальон привозил и газеты на иврите. Когда-то в Шибуше было довольно много подписчиков на последние, теперь же в город доставлялось всего два экземпляра газеты на иврите — один для Сионистского общества, другой для молодого человека, писавшего стихи на священном языке. Одному Богу известно, что внушило шибушскому юноше любовь к ивриту. Неужели он считал, что это выигрышный билет, который обеспечит ему богатство и славу?
Времена изменились. Веками евреи любили язык предков и берегли его, как драгоценность в своей короне. Не один Йона Тойбер, но и Себастьян Монтаг, самый замечательный гражданин города, в молодости написал статью на иврите. Он до сих пор расплывается в улыбке, вспоминая эту статью в журнале «А-магид», название которой представляло собой цитату из пророка Ишайи: «На Его великодушии человек держится». Но кто из молодых знает сейчас иврит? Ведь нынче все, как сионисты, так и социалисты, изучают только то, что может принести практическую пользу.
Популярность сионизма возрастала. Тем не менее со стороны Себастьяна Монтага не было тактической ошибкой цепляться за свои универсалистские взгляды: даже если предположить, что лет через пятьдесят или сто появятся сионистские политические деятели, столь же значительные, как он сам (один из которых, несомненно, будет его вторым или третьим перевоплощением), — обеспечивает ли сионизм простор его талантам на данном этапе? Эти соображения не мешали ему вести дружбу с сионистами, пить с их лидерами кармельское вино, доставленное из Палестины, шутить с ними, рассказывать им анекдоты, с которыми не сравниться их собственным, поскольку анекдоты Монтага были пронизаны еврейской ученостью и произносились звонким голосом. Себастьян был так музыкален, что иногда выступал в роли кантора в Большой синагоге, и это, как поговаривали в Шибуше, тешило его тщеславие даже больше, чем все его «небахлах». Короче говоря, если Себастьяну и было кого бояться, то скорее социалистов, чем сионистов.