Простая речь о мудреных вещах
Шрифт:
Д.И. Болотина
Предисловие автора
Жизнь, смерть, начало, конец, добро, зло, счастье, несчастие, душа, бессмертие, другой мир, вера, вечность, вселенная, человек, Христос, Бог… о каких выспренних предметах осмеливаюсь я повести речь свою! [1]
Но какие другие предметы ближе их к человеку? Какие предметы должны больше всего занимать его? С какими вопросами теснее соединено настоящее бытие наше, и будущая участь, какая бы ни была она – ничтожество, по мнению модных философов, или вечная жизнь, по учению христианскому!
1
Предложенные мысли и ниже описанные случаи я посылал в корректурных листах ко многим своим
Напрасно особые науки – философия, богословие – присвоили себе исключительно эти предметы, ставя их крайней целью своих исследований. Напрасно, потому что они должны сопутствовать всякому человеку, грядущему в мир, занимая его ум, питая сердце, направляя волю, – одним словом, составляя сущность его жизни: всякий человек должен думать о том, для чего он живет; и только по этим понятиям он может устраивать свою жизнь так, а не иначе; без этого знания чем же он будет? Куклой, животным!
Разделение знаний и исследований, как разделение труда, разделение занятий, принесло пользу в свое время, но вместе послужило препятствием к развитию большинства. Сделавшись достоянием науки, взятые из жизни в школу, эти вопросы подчинились ее отвлеченным условиям и требованиям, уподобились почти алгебраическим буквам в понятии ученых, привилегированных специалистов, в роде Египетских жрецов, потеряли свою жизненность или обмерли, и под хламом так называемых сведений, наполнивших библиотеки, без приложения, утратили для многих свое настоящее назначение, смысл свой для жизни. Они сделались трупом под ножом прозектора, который может делать над ним исследования с различными успехами, но с трудом может вообразить по нем живого, мыслящего человека, и еще менее научить его, как ему жить, – да и сам не научается.
Наука сама по себе, жизнь сама по себе [2] . Жизнь осталась лицом к лицу с одной физической нуждой, и ограничилась изысканием средств в поте лица для ее удовлетворения, а потом, увлекшись, забывшись, и для искусственного умножения нужд себе на голову. Из-за средств потерялась из виду цель [3] .
Может быть, иначе и нельзя было: может быть, естественный ход вещей, последовательность ступеней в таинственной лестнице истории, непостижимый теперь для нас порядок допущен в высшем домостроительстве Божием.
2
«С рассуждениями об отношениях науки и жизни не во всем можно согласиться. Религиозные вопросы, несомненно, должны быть достоянием специальных исследований, и общего сознания». Ответ: Я и возражал только против исключительного присвоения, что, впрочем, оговорено и словами: может быть, иначе и было, и проч.
3
«То, что из-за средств люди потеряли из виду цель, – не может быть порядком в высшем домостроительстве Божием». Ответ: Это возражение отстраняется приложением слова «допущенный», которое мною прежде подразумевалось.
В наше время наступает пора распространения знаний, простейшего их изложения, облегчения общего к ним доступа.
И человечество должно приветствовать эту новую эру с благодарностью усердным проповедникам, – но да будут прокляты те, которые начинают всенародную, общедоступную проповедь с отрицаний, сомнений, осуждений, и оборачивают человеческие мысли налево, а не направо, о которых сатане нечего просить, чтоб их сеять (просевать) яко пшеницу, которые не помнят слов Спасителя: а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше бы, если б мельничный жернов повесить ему на шею и потопить его в глубине морской (Мф. 18, 6). Надобно прийти и соблазнам; но горе человеку тому, чрез которого соблазн приходит (Мф. 18, 5).
Давно начал я записывать в особой тетради мысли и выражения о духовных предметах, приходившие мне на ум, – особенные случаи, встречавшиеся со мною самим в продолжении жизни, и слышанные от других, на кои имеются строго-критические доказательства.
Лет тридцать с лишком назад зародилось во мне желание огласить их простою речью, вне всяких школьных правил, справок и предубеждений, как представлялись мне эти вопросы среди чтений, размышлений, наблюдений, опытов, или созрели внутренне, без непосредственного моего в том участия.
Несколько раз в течение этого долгого времени при разных случаях, почему бы то ни было меня поражавших, вызывавших на размышление, представлявшихся мне как бы знамениями времени, порывался я к перу и принимался писать, но мысль внезапно останавливалась, я бывал недоволен своими приступами, не находил сил справиться с задачей, не мог продолжать и откладывал задуманную беседу до другого времени.
Года три тому назад, разбирая в своем «Русском» возмутительный Петербургский процесс по делам печати, где поносилось между прочим за религиозные верования, якобы наследованные от Московских просвирен, имя одного из моих покойных друзей, Ивана Васильевича Киреевского, человека высокообразованного и высоконравственного, я должен был коснуться некоторых мыслей этого рода, и поместил в статье выписки из моей тетради. Пересматривая ее тогда, я подумал, не лучше ли передать ее, как она есть, собрать написанные начала или приступы и все рассеянные заметки и отрывки, указать некоторые вопросы и недоумения, коими для мыслящих могут быть заменены иные положения, приведя все только в некоторый наружный порядок по предметам, не заботясь ни о какой системе, ни о какой полноте. И в самом деле! Систематизировать потребовало бы много времени, которое у меня, 72-х почти лет, уже на исходе, – да и было бы мне уже не под силу. Притом систематических сочинений много, и они при всех достоинствах имеют свою невыгоду, оставаясь непривлекательными или недоступными для большинства, как для детей бывают иногда учебные книги. Нужды нет, что собрание мое представит какую-то смесь с недостатками всякого рода, повторениями, уклонениями, вставками, отступлениями, с одной стороны с пробелами, а с другой с представлениями одной и той же мысли в разных только видах и оборотах; нужды нет, что собрание мое будет состоять из разноцветных и разношерстных, так сказать, лоскутков, сшитых на живую нитку. Дело не в искусстве, не в авторстве, не в форме, а в содержании: цель моя не строить, не предлагать системы, а произвести известное впечатление, привлечь внимание, содействовать душевному настроению, возбудить большее уважение к жизни, благоговение пред ее высокими задачами, удержать сколько-нибудь от дерзкого умничанья и легкомысленного отрицания нашу несчастную молодежь.
Окончание древней русской истории до монгольского ига не оставило мне тогда времени на приведение в исполнение этого плана.
В предпрошедшем году лекции нашего почтенного богослова Н.А. Сергиевского возбудили во мне желание прочесть с кафедры простую речь – и опять намерение не состоялось за новой работой, которая потребовала всего моего времени.
Но вот я говею теперь: надо отрешиться от злобы дня. Какое занятие лучше, целесообразнее размышления о высших человеческих вопросах – и я вздумал посвятить все свободное время на приведение в порядок моих отрывков и заметок. Дело пошло на этот раз успешно. На Страстной неделе я переписал, разумеется, начерно, и кое-где исправил старую тетрадь, – мне вдруг захотелось, не отлагая вдаль, приготовить ее к изданию как можно скорее, что теперь и исполняю, занявшись ею на досуге в Емсе.
1872 года Сентября 2 дня
Часть первая
Нравственно-духовные афоризмы
Предмет сочинения
Прежде всего я передам написанные мною в разное время приступы или начала без концов и укажу на случаи, которые производили во мне особенное впечатление и напоминали о задуманном деле, присоединяя по местам новые замечания, которые вспадают на ум…
Происхождение
Случилось мне однажды возвращаться домой поздно вечером по пустынному Девичьему полю. Полный месяц катился прямо пред моими глазами, пробиваясь сквозь тучи легких, тонких облаков! Вот он, кажется, падает, сейчас упадет, сорвется… ну если… в забытьи становилось страшно…. Нет, он не сорвется, не упадет! Тысячи лет уже он совершает свой путь по одной и той же линии, не уклоняясь от нее ни на волос, – и все эти мириады звезд, которых быстротечный свет достигает до нас, веками носятся в своих безграничных пространствах, не мешая одна другой, не забегая ни на единую черту в чужую орбиту. Кто же указал им их пути? Что держит их на весу? Где, в чьих руках, этот камертон, по которому они движутся тысячелетия без малейшей ошибки, в гармонии, слышанной для Платонов?
Миры держатся силою притяжения – нашел славный Ньютон великую научную истину. А притяжение-то кто сообщил им? Да и что такое притяжение, что в нем есть? Сила, дух, идея?
А мы, муравьи, копаемся в своих кучках, топыримся и мечтаем, что значим что-то в этой безграничной вселенной.
Но мы, в самом деле, значим что-то в сравнении с настоящими муравьями, как и муравьи – гиганты в сравнении с инфузориями (наливчатыми, микроскопическими животными, у которых есть, однако ж, свои сложные организмы)…