Прости и спаси
Шрифт:
Когда захожу в палату, Ника уже не спит, она сидит на кровати, кутаясь в одеяло, и смотрит в окно на первый мокрый снег. Он еще не оседает ровным слоем, не накрывает землю, а тут же тает на ещё теплой земле. Рядом с ней на специальном выдвижном столике совсем нетронутый больничный завтрак, а мое кольцо уже не на ее пальчике, а на тумбочке. Опускаю цветы на тумбу рядом с кольцом, убираю сo столика кашу и ставлю на него коробочку с пирожными. Фигура нам теперь ни к чему, у нас теперь в приоритете животик.
Ника не реагирует, обнимает колени и продолжает смотреть в
— Я хочу домой, — она первая нарушает молчание.
— Конечно, хочешь я поговорю с доктором и заберу вас прямо сейчас? — слово «вас» вырывается само собой — это кажется так естественно. Пусть срок маленький, но внутри моей женщины уже маленькая жизнь.
— Ты уже знаешь? — спрашивает Ника, продолжая смотреть в окно.
— Да, — беру ее руку, переворачиваю ладонью вверх и ложусь на нее щекой. И так легко и хорошо становится, ничего больше в жизни не нужно.
— Что с ним? — через несколько минут тишины спрашивает Ника.
— Нет ЕГО больше, — просто отвечаю я, чувствуя, как Вероника напрягается. — Он сам выбрал свою участь…
— Это он убил Татьяну, — тихо сообщает Ника. Я сам об этом думал. — Что-то нес про месть тебе, и про то, что у него есть доказательства, что Таню убил ты. Но это уже неважно, — выдыхает Ника. — Я хочу домой, — вновь повторяет она.
— Да, конечно, сейчас поговорю с доктором, — поднимаюсь с места, но Лисичка меня останавливает. — Ты не понял, я хочу домой к маме, — возвращаюсь к Нике, сажусь с ней рядом и пытаюсь заглянуть в глаза, которые она прячет от меня.
— Хорошо, давай съездим к твоим родителям, — соглашаюсь я, чувствуя, как между нами нарастает напряжение. Кажется, Ника начала строить железобетонную стену и, если я сейчас ее не остановлю, пробить потом эту броню будет почти невозможно.
— Нет, ты не понял, я хочу одна и навсегда, — на последнем слове ее голос срывается, и она закрывает глаза, пряча от меня слезы.
— Иди сюда, — сажусь рядом с ней на кровать и притягиваю Нику к себе. — Тихо, тихо, все кончено, — она пытается отстраниться, но я не позволяю, удерживаю ее, пока Вероника не затихает и утыкается мне в грудь, пряча лицо.
— Мне было так страшно, так страшно… — повторяет она, и уже сама крепко обнимает меня.
— Я знаю, Лисичка, мне тоже было страшно, я думал, с ума сойду, — облокачиваюсь на стену, подтягиваю Нику к себе на колени и зарываюсь ей в волосы.
— Он, он …, - всхлипывает она и ничего не может сказать.
— Тихо, моя любимая девочка, — шепчу я и раскачиваю ее на коленях. Хочется, чтобы Ника забыла весь этот кошмар, но, к сожалению, это невозможно.
— А утром я проснулась здесь… и никого нет, такая пугающая тишина, — говорит в мою грудь и глубоко дышит.
— Я уже здесь, я с тобой и больше никогда тебя не оставлю, — шепчу в ответ, а Ника замирает, прекращая плакать. — А потом доктор сказал, что я жду ребенка…
— Да, моя хорошая, у нас будет ребенок. Это подарок судьбы. Это маленькая частичка нас с тобой, наше спасение. Я, наверное, не вправе чего-то просить у тебя и требовать, я только хочу, чтобы ты позволила быть рядом и любить тебя, — говорю на одном дыхании, а потом глубоко вдыхаю в ожидании. А в ответ тишина… Но я готов ждать этого ответа сколько угодно, главное, чтобы не гнала от себя. — Хочешь уедем отсюда, куда-нибудь далеко, на юг, например, к морю и все начнем сначала? А помнишь, ты мечтала открыть свою кондитерскую. Я продам свой бизнес, и мы откроем семейное дело? Да все что угодно, — говорю, говорю, рисуя ей наше будущее без остановки, а она молчит, но уже не отталкивает, и я почти счастлив только от того, что позволяет быть рядом.
Так мы и просидели в полной тишине, слушая дыхание друг друга. Сам не понимаю, как отключился от усталости, скорее эмоциональной, чем физической. Проснулся, открыл глаза и нашел себя лежащего у Ники на коленях, укрытого ее одеялом, а моя Лисичка облизывает пальцы, доедая пироженное.
— Доктор сказал, что как только придут мои анализы, отпустит нас домой, — сообщает Ника. Спросонья блуждаю глазами по палате, но подниматься не хочу — мне так хорошо рядом с ней. И улыбаюсь, замечая, что мои цветы стоят в вазе, а кольца на тумбе нет, но и нет на ее пальце.
— Я хочу к маме на пару недель, без тебя, а потом ты меня заберешь, — почти приказывает моя Лисичка. Ох, никогда не был подкаблучником, а сейчас улыбаюсь как идиот. Я отвезу ее к родителям, как раз будет время разобраться с Черкасовым.
Эпилог
Марк
Время не стоит на месте, оно несётся на полной скорости, а иногда хочется немного притормозить и остаться в мгновении, где ты был счастлив. Жизнь — странная штука, она непредсказуема, когда ты думаешь, что все сложилось и тебя уже невозможно удивить, то она преподносит очередной, не всегда приятный сюрприз.
Из вот таких жизненных ударов и черных полос состоит опыт. Счастье ценнее и слаще, когда ты в него уже не веришь, а цену любви мы узнаем только через боль и разлуку. Я люблю мою Лисичку и готов кричать об этом двадцать четыре часа в сутки, только слова ничего не значат и ничего не стоят. днажды своим поступком я уже показал недоверие к моей женщине и теперь должен разбить голову, но доказать моей жене, что я ее люблю, доверяю и никогда не оставлю. Мне плевать, если на это уйдут годы или даже вся жизнь, главное, чтобы Вероника была рядом.
Когда моей жене уже ничего не грозило, пришло время разобраться с Черкасовым. Я все думал, как это сделать без ущерба для себя. Хотелось зверствовать и жестоко наказывать того, кто разрушил мою жизнь. Я, конечно, сам виноват, но с подачи Черкасова. Вспомнились слова Аронова о моей импульсивности, и сукин сын прав! Тысячу раз прав! У меня Вероника и ребенок. Наворочу дел, неизвестно, как это обернется, а я нужен своей женщине и ребенку. Поэтому я готовился, пытаясь отключить эмоции. Только холодный расчет!