Прости, и я прощу

Туринская Татьяна

— А сейчас? — ей так хотелось заглянуть в его глаза, увидеть ответ в них, ведь сказать можно все что угодно, а глаза лгать не умеют. Но в той позе глаза любимого оставались вне поля ее зрения, а подниматься было неохота.

Сидоров чуть сильнее прижал ее голову к себе, выражая чувства. Усмехнулся:

— И сейчас ненавижу. За то, что так долго пришлось тебя ненавидеть.

— Это как?

— Так. Не отвлекай. Постепенно созрел план. Превратить твою жизнь в ад, в какой ты превратила мою. Я из-за тебя потерял все, значит, нужно было сделать

так, чтобы ты тоже потеряла все. Начал с работы. И ведь хотел, ну хотел же, чтобы ты ее потеряла, а как увидел… Вот что мне мешало тогда, в первый же день сказать тебе: "Увольняйся"? Подумать только — сколько денег бы сэкономил на твоем Шолике!

Катерина улыбнулась, но не стала уточнять, что Шолик вовсе не ее, он просто был когда-то ее начальником.

— Увидел, и, — неопределенно протянул Юра.

— И что?

Она уже знала, что. Сердцем знала, на уровне подсознания. Но так хотелось услышать его слова, чтобы он подтвердил ее догадки, чтобы еще раз повторил то, от чего так волнительно захватывает дух и сладко кружится голова.

— Да в принципе ничего особенного. Подумал, если так быстро тебе отомщу — какая в этом прелесть?

Катерина нахмурилась. Не этих слов ждала.

— А еще, — продолжил Сидоров. — Вдруг понял, что "ненависть" — очень многогранное чувство. Как увидел тебя — все внутри перевернулось. А когда прочитал разорванное заявление — и вовсе готов был бросить затею.

— Так и бросил бы!

Юра грустно усмехнулся:

— Не мог. План, понимаешь ли. Генеральный. Все еще пытался себя убедить в том, что ненавижу. Уже чувствовал, что испытываю совсем противоположное, но еще упрямился. Зато понимал: если не увижу тебя на следующий день, буду страшно разочарован. Решил — помучаю немножко, а напоследок отомщу, как положено, чтоб до конца дней меня помнила. А потом уже не получилось.

Он замолчал, только все перебирал и перебирал ее волосы, словно игрался с ними.

— А фотография? — спросила Катя и приподнялась, опершись на локоть, чтобы видеть его лицо.

Сидоров хмыкнул, чуть дернув плечом:

— А что фотография? Часть плана, не более. Лида же, кстати, и подсказала, я бы сам не додумался до такой изощренной мести. Ох, женщины! Страшный вы народ, вам только дай повод… Зато Ольга разошлась не на шутку, я и сам удивился. Вот уж кто тебя, оказывается, ненавидит…

Катя удивилась:

— За что? Я не делала ей ничего плохого. И даже от семьи, как оказалось, тебя не отбивала.

— Ты сделала плохо мне, Ольге этого более чем достаточно — она всегда воспринимала меня как своего ребенка. Разницы-то всего семь лет, а она до сих пор мать из себя корчит. Когда я объяснил ей, зачем приехал, она была просто в восторге. Но я не думал, что она так вживется в роль.

— Понятно, — протянула Катерина и тоже сунула под спину подушку. С удовольствием на нее откинулась, склонив голову к плечу Сидорова. — А вот твоя рыжая мне все-таки очень неприятна.

Юра удовлетворенно хмыкнул:

— Так и было задумано. Я ее придирчиво

выбирал. Знаешь, в Москве есть специальный рынок артистов. На маленьком пятачке собираются непризнанные, безработные актеры. Их там отыскивают провинциальные режиссеры, а то, глядишь, и какой киношник заскочит в поисках подходящей фактуры. Вот там я Лиду и откопал. Девка видная, яркая — достаточно оказалось принарядить, и уже ни у кого не возникало никаких вопросов. Действительно красивая баба. А вот смотри-ка, не сложилась актерская судьба.

Катерина ехидно поддакнула:

— Действительно. Удивительный народ эти режиссеры — и красивая, и талантливая — вон как убедительно твою жену сыграла, мне аж стыдно стало!

Сидоров ненадолго задумался, потом ответил:

— Вот это-то мне и странно. Чего она к тебе поперлась — мы же об этом не договаривались. Она всего лишь должна была один раз появиться в офисе как хозяйка, а потом на всякий случай быть под рукой. А она… странно.

— Ничего странного, — парировала Катерина. — Захотелось в реальные жены, решила избавиться от соперницы. Но зачем ты представил ее хозяйкой фирмы?

Вместо ответа Сидоров притянул ее к себе, прижал голову к груди и снова погрузил руку в Катины волосы. И ей вдруг стало на все наплевать. Да и какая, в сущности, разница, что да зачем, когда вот он, самый любимый человек на свете, единственный, желанный. Она извернулась и поцеловала его подтянутый живот. Юра чуть вздрогнул и еще сильнее прижал ее к себе. Однако Катя не унималась. Надоели разговоры, хотелось наверстать упущенное за последнюю неделю. Что там за неделю — за последние шесть лет. Нет, за всю жизнь. Она вновь поцеловала его, более настойчиво, красноречиво, тут же почувствовав реакцию его тела на ее прикосновение.

— Хотел отомстить, но на всякий случай… В общем, оставил сам себе лазейку, надежду. И раз уж пришлось ставить спектакль, решил заодно проверить, я ли тебе нужен или ты, как многие нынче, реагируешь лишь на материальное благополучие.

Катерина оторвалась от него на мгновение, посмотрела полным недоумения взглядом, сказала обиженно:

— Господи, какой же ты дурак, Сидоров! О чем ты вообще думал?!

— О том, будешь ли ты Сидоровой Козой?

— Буду, — не раздумывая, ответила Катя. И повторила, чтоб развеять у него последние сомнения. — Буду.

Юра улыбнулся:

— А я бы и на Панелопину согласился.

Катя шутливо шлепнула его ладонью по животу и возмутилась:

— Так нечестно! Тогда я останусь Панелопиной.

— Не-а, — Сидоров упрямо покачал головой и улыбнулся. — Не выйдет. Это мы уже проходили. Быть тебе, Катька, Сидоровой Козой. Не отвертишься — тебе это на роду написано. Не зря ж тебя Катериной Захаровной назвали — с малолетства мне в мужья готовили.

Спорить Катя не рискнула. В конце концов, не такая уж страшная перспектива стать сидоровой козой. Главное, что Сидоровой, все остальное — такие мелочи. Она улыбнулась и с головой укрылась одеялом.