Прости меня луна
Шрифт:
— Ну, назовешь кого из слуг? Сама разуметь должна, к ним-то проще подойти-поздороваться.
— Садовник! Старик, — вспомнила царевна того, кто чуть не выпорол ее за ворованные яблоки. Он не осмелится не передать письмо. Ведь опустилась рука с хворостиной, когда Костюшка Вышегородский — птенец желторотый остановил его. — Ему можно отдать. Только не знаю, жив ли? А больше нет никому доверия.
— Понимаю, — мальчишка деловито принял письмо, монету попробовал на зуб, потом сунул ее за голенище, — не маленький.
— А как звать-то тебя? — спохватилась Луна. Плохой
— Вахрятка я, сын вдовы Лупневой. Мать тут уборкой занимается. Слышь, ведрами гремит? Пошел я, помочь надобно. А то надорвется.
— Ступай. И спасибо тебе Вахрятка.
— Спасибом не отделаешься, — мальчишка потрогал, крепко ли сидит на бумаге печать, потом сунул конверт за пазуху. — Как только весть получу, что письмецо в руку барчуку передано, вторую деньгу отдашь.
— Жадный ты, Вахрятка, — шутя упрекнула Луна. Нравился ей мальчишка. Своим деловым подходом к поручению, стремлением помочь матери, проскользнувшей в его словах любви к ней, вдовой.
— Не жадный. Разумный. Я первой монетой мяснику Пафиру за помощь отплачу, иначе в следующий раз не откликнется.
Глава 33
В ожидании ответа от друга детства, Луна не хотела выходить за пределы постоялого двора, хотя знала, что шустрый Вахрятка ее отыщет всюду. Завтрак и обед ей принесли в комнату, но к вечеру одиночество, сдобренное слезами и жуткими воспоминаниями гибели Лозы, страхом за жизнь Ветра и волнением по поводу исхода последней задумки, стало тяжким, навевающим всякие нехорошие мысли, поэтому царевна спустилась в общий зал. Туда где люди, туда, где кипит жизнь.
На ее счастье, жизнь кипела только во второй половине залы, где собралась шумная компания, отмечающая, судя по выкрикам и пожеланиям, выгодную сделку. С той стороны, где Луна заняла стол, было немноголюдно: несколько постояльцев, определить которых позволило отсутствие верхней одежды, и семейство с детьми, ожидающее смены лошадей.
Даже не самая строгая экономия денег Лозы и вероятность задержки в этом месте на неделю-другую, позволили бы царевне не отказывать себе в добром ужине, поэтому она с нетерпением приступила к трапезе.
Отправив в рот кусок шипящей на жиру телятины, которую подали на чугунной сковороде, Луна в наслаждении закрыла глаза. И почувствовала на своем колене руку.
Горячее непрожеванное мясо не позволило говорить, но глаза, ставшие огромными, выражали полную степень возмущения. Рядом с ней сидел отбившийся от компании торгашей мужчина и пьяно улыбался.
— Ну что, красава, поднимемся наверх? Деньгами не обижу, — он похлопал крепкой ладонью по поясу, и в привязанном к нему кошельке добротно звякнули монеты. — День у меня сегодня задался. Почему бы его не закончить с красивой девкой?
Масляный взгляд прошелся по груди Луны, не оставив без внимания расстегнутые на лифе пуговки.
Царевна побагровела. Ситуация была не только наиглупейшая (Луна терялась, то ли выплюнуть мясо на тарелку, то ли глотать, не прожевывая), но и престранная. Ее приняли за доступную женщину? Нет, конечно, она когда-то слышала, что такие существуют, но чтобы ее, царевну, захотели потащить в номера?
— Ну, что глаза вылупила? — та ладонь, что только что хлопала по кошельку, перебралась на стол и накрыла руку, в которой царевна зажимала нож. — Строишь тут из себя. То нож ей подай, то вилку.
Напоминание о том, что она до сих пор держит вилку, было как нельзя кстати. Сменив круглые глаза на прищур, Луна, оставив нож, осторожно вытянула руку из-под ладони приставалы. А потом со всей силой пригвоздила ее к столу двузубой огромной вилкой (меньшей у хозяина не нашлось, как, впрочем, и подобающего случаю ножа).
Мужчина взвыл и… взлетел в воздух вместе с торчащей из ладони кухонной утварью.
Возле стола появился новый герой: небольшого роста, но крепкий, словно молодой бычок, готовый свернуть если не горы, то дубовые ворота, он легко откинул хама на соседнюю скамью и, отвесив пару тумаков по наглой роже, озорно подмигнул открывшей рот царевне. Мясо ушло в желудок непрожеванным.
Луна медленно оглядела защитника: простая, но сшитая из дорогой ткани одежда, чисто выбритое квадратное лицо, широкая улыбка и ясный цвет серых глаз. Без сомнения, это был…
— Костюшка!!!
— Я, Тилля, я!
Медвежьи объятия, заставившие хрустнуть все косточки, шумное после драки дыхание, знакомый с детства запах жасминового мыла — все это вызвало прилив безмерного счастья. Больше Луна не была одна.
— Что с тобой стряслось? — княжич поднялся за ней в номер и терпеливо ждал, когда она увяжет вещи в скатерку. Не побрезговал взять узел в руки в тонких перчатках — одни они стоили как все вещи в этой комнате, включая кадку с фикусом, хотя в глазах мелькнула жалость, помешанная на смущении. Когда Луна переобулась (не идти же в тапочках, надетых на шерстяные носки?), Константин мотнул головой и досадливо выдохнул.
— Теперь все хорошо, — тихо произнесла царевна. — Ты здесь…
— Я не один, Тилля. Парни не захотели тебя смущать, остались во дворе.
— Зверюга, Пень и Касатик?
— И даже Чиж!
Спустившись по лестнице в гостевую залу, Луна оторопела. Вся та половина, где сидела шумная компания, была разгромлена. Давешний обидчик баюкал руку, перевязанную кухонным полотенцем. На лицах его собутыльников ярко светились синяки, но сидели сотоварищи смирно — все на одной лавке и потупив очи. Перед ними, как перед провинившимися подростками, прохаживался детина метра под два ростом и потирал немалые свои кулаки.
— … гадости говорить и женщин задирать нельзя, потому как они основа всему: миру, продолжению рода. О матерях опять-таки вспомните. И как полезете на рожон, просто представьте, что в матушкины глаза смотрите, и ей, а не кому иному, под юбку руку запустить хотите…
— К-к-кто это? — спросила царевна.
— Это и есть Чиж, — усмехнулся княжич.
«Что за вечер такой? — отругала себя царевна. — То глаза распахну, то рот!»
— Тилля! — Луну оторвало от пола и закружило. Куда подевался вечно сопливый мальчишка?