Прости меня…
Шрифт:
— Здесь обычно днем было закрыто, но с тех пор как это случилось…
Я кивнул.
— Вы устали? — спросил он. — Этот город, эти рекламы, вечное волнение, вечный шум… Я вас укатал?
— Да, много реклам…
— У вас этого нет. А для меня как свое, близкое что-то.
Моряки надымили. В расплывчатом воздухе блюкала музыка.
Белые, как призраки, покачивались моряки.
Там, у стойки, рядом с нашей девушкой, стояли две другие, такие же насмешливые, прозрачные, видимые, казалось, до самой кожи, горячей, упругой, нежной…
—
Стакан с пивом задрожал в его руке. Он засмеялся раскатисто и кончил тем, что хлопнул меня по спине.
— Вы становитесь американцем!
— Я никем не становлюсь. Пришла в голову такая блажь спросить, вот и… Денег у меня все равно же нет…
— Вы мой гость. Я за все буду платить…
— В долг?
Он засмеялся.
— Когда-нибудь вернете.
— Чтобы вернуть вам доллары, мне придется просить у вас работу.
— Вы ученый. Найдете моментально свою работу, — он подмигнул. — А то, в самом деле, оставайтесь в Америке, мистер Магнитолог. Не так уж плохо жить у нас. Попробуйте! Не каждому на земле дано иметь все. Для себя!.. Такой шанс! Подумайте… Выполнение любых желаний… Были бы только доллары, которые, конечно, будут у вас.
— Неужели всем так хорошо на вашей обетованной?
— Ну вам-то будет неплохо, ручаюсь.
— Вы уверены?
— О да… К нам переходят сотни ученых. Французы, немцы, англичане… Сливки науки, цветы академий…
— Так, наверное, легче: не воспитывать, не обучать, а покупать готовенькие мозги.
— Вы обижены?
— Почему? Разве кто-нибудь хочет меня купить?
— Ну что вы! — тут он просто назвал меня по имени. — Вас не купишь, и не мне заниматься такой сделкой… Давайте выпьем!.. А неплохой мог получиться репортаж. А?.. Заголовок: «Он случайно попал в Америку и решил остаться навеки…» Вы не обижайтесь.
— Мне обижаться на вас никак нельзя. Вы единственный человек, от которого я завишу, на которого я так или иначе могу полагаться. Вы обещали мне.
— Да! Да! Мы в любую минуту вернемся к нашему лайнеру. Вы сможете поступить как угодно: вернуться назад в Антарктиду, позвонить в консульство, как хотите.
— Может быть, сразу позвонить куда-нибудь… в посольство или…
— О нет, рядом с лайнером вы потерпевший крушение, в Лахоме вы человек, юридически не оформленный. Могут быть серьезные неприятности у нас обоих.
— А если самолет улетит?
— Не думаю, не может быть… А мы узнаем это сию минуту.
Он взял на соседнем столе газету и раскрыл ее:
— Ну вот смотрите: «Южнополярный супераэро… Флорида… Прыжок отчаяния… Вынужденная посадка за тысячи миль… На крыльях урагана… Они думают вернуться… Вырубка рощи для взлета… Джони Харнер не уступает. Семь тысяч долларов за десяток орешин! Бизнес падает с неба…» Правда, у них здесь ошибка. Пишут, будто мы летели с антарктической базы в Новой Зеландии… Вот, и ни слова про нас. Молодцы пилоты. От нашего брата не так легко утаить что-либо… Хотите, едем сразу, но я
Мы расплатились и вышли.
— Не забудьте чемодан, — сказал Американец. — Он вам, кажется, дорог…
Мы поехали к дому Американца.
4
Я пишу свой дневник в спальне коттеджа, в уютной розовой комнате. Кончается второй день моего пребывания здесь, в Америке. Хозяин уехал навестить своих друзей. Мы ждали весь вечер. Мы — значит негритянка и я. Но хозяина до сих пор нет.
Негритянка все время ухаживает за мной, кормит, поит. Какие добрые глаза у этой женщины! Хотел спросить у нее, почему она здесь, про близких и родных, но передумал. Кто знает, удобно ли расспрашивать. Она, кажется, еще немного — и ляжет спать. Мы будем одни, с моим дневником…
Или с чемоданом.
Хочу записать все, как было.
Ночью мои приборы, ловушки магнитных полей горели, не остывая, но что-нибудь новенькое мне так и не удалось поймать. Я слушал магнитные пленки, «накатанные» в Лахоме, я скрещивал их на экране с теми сигналами, которые попадались мне сию секунду, и с теми, что плыли ко мне из Антарктиды. И снова моя персона была той печкой, от которой можно было танцевать.
Нет, я видел отгадку. Да, видел! Да, начинал понимать. Но маленькая деталь, до смешного маленькая деталька, мешала, не позволяла сказать: наконец-то я вижу, все понимаю, наконец-то я вижу…
Надо было соединить в аппарате всего-навсего два контура небольшим промежуточным усилителем. Я мог бы нарисовать, как он выглядит. Я понимаю, как он будет работать. Я думал, как легко поставить его: надо лишь подвинуть плату с одной стороны, включить, припаять, нижний контур загудит, а потом… Но сделать усилитель в домашней, забитой всякими бесполезными вещами комнате я не мог. Никакие проволочки, перестановки, натяжки не помогали. Я только содрал кожу на пальце.
Мой плакатор охотно показывал мне меня в машине Американ-
ца, в доме Американца, витрины Лахомы, венки в садовой сторожке, полицейских, автобусы, уличные автоматы. И ничего из того, что рассказывал он. А для меня это самое важное.
Рано утром проснулась негритянка. На кухне снова забулькала вода. К нашему дому, как и вчера, подкатил нарядный фургон. Яснолицый, румяный человек открыл дверцу фургона и стал показывать нашей хозяйке штабеля коробок с радужными наклейками, бутылки, банки, мешочки, булки. Румяный кивал головой, доставал коробку и ставил в тележку, потом вежливо кланялся, принимая деньги, потом она говорила ему что-то, румяный записывал и ехал дальше. Почти следом за ним на дороге появилась другая машина — белый фургон с надписью «Молоко». Молочник улыбался негритянке, он даже преподнес ей гвоздику. Я видел в кабине целый ворох таких цветов. Он оставил у нее дюжину пакетов и бутылок. Он так же кланялся, принимая деньги.