Прости меня…
Шрифт:
За 100000 рублей передамъ на 200000 р. акцiй доходнейш. дЪла на полн. ходу, место члена Правд, жалов. 6000 р. + % съ дохода, гарант, миним. 12 % и право купить 31 марта с. г. еще на 200 тыс. руб. акцiй въ 100 руб. по 50 р. Жить можно где угодно. Письм. предл. адрес…
ЭКСТРЕННО ПРОДАЮТСЯ два зiмнихъ барскихъ особняка, два сада очень фруктов., зЪмля 310 кв. с. за 60000 р.
РАСПРОДАЖА МЕБЕЛИ…
ПОКУПАЮ БРИЛЛИАНТЫ…
Прод. одинъ америк. чемоданъ-гардеробъ, два кожан. мал. чемодана и два морскихъ сундука…
9
Мы, кажется, доигрались. Хозяина все нет. Но вчера утром,
Заголовки, фотографии…
Тайна века раскрыта!
Убийцы найдены!
Тень президента может быть спокойна?
Лахома и Новый Орлеан против.
Свидетель-инкогнито!
Заговор? Нет! Государственный переворот!
Были две группы с разными заданиями, ничего не знавшие одна о другой…
Америка, тебе стыдно?
Это позор!
Окружной прокурор обещает…
Эти не простили ему национальную гвардию, посланную для защиты негра-студента…
Эмигранты-кубинцы мстили за разгром тайных складов оружия…
Эти мстили за…
Фотографии, фотографии — мои снимки!
Про меня, правда, ни слова. Значит, он хочет получить пленку. Надеется, болтун. А кто виноват? Не я ли дал ему, насквозь отравленному жаждой сенсации, такую бомбу? Не вытерпел, газетная душа.
Что делать, не знаю. Как тянется время!
Сегодня к нашему дому не подъехал ни один фургон.
Я разбил аппарат. Скрутил ему нежные, тонкие нервишки, выбил молотком зубы, выдавил, вырвал и вдребезги сокрушил фоконы, в пыль, в стеклянную крошку.
Так надо, малыш…
Негритянка молится. Кто-то выстрелил. А кто? Пуля попала в дубовую дверь кабинета. Я вижу хвостик.
Нарядные домушки на склоне. Все как и прежде. Синяя дорога. Нигде никого, кто может поднять к плечу карабин. Зеленая долина, синяя дорога…
Почему не работает у нас телефон?
— Ухожу. Больше, наверное, ждать нечего. Так надо. Если ты не видишь меня, тем более. Но послушай на всякий случай. Нет оправдания. Некогда мне оправдываться. Если ты видишь, ты понимаешь больше меня. Я тоже мог бы следить за моим Американцем и узнать о нем больше, чем я знал. Но, к сожалению, был занят, а теперь нет у меня такой возможности… Я разбил аппарат. Я для них всего лишь Магнитолог. Я не сам приехал сюда, меня привез Американец, и я потребую возвращения.
Давай спокойно… Я все понимаю. Все взвешу вместе с тобой, если ты слышишь меня.
Кто Американец? Тот, за кого я принимал его? Думаю, да. Он пока что не выдал меня. Знает ли он, кто я? Нет. Будь все иначе, он давно передал бы меня в другие руки. Но давай предположим, я не прав. И он штатный разведчик, а я наивный олух. Если разведчик — он великий разведчик, а я великолепный олух. Но газеты? Фотографии? Посмотри, пожалуйста, их. Какой разведчик пойдет на такую преждевременную огласку? И какому здешнему разведчику нужна такая сенсация, как фотографии? Простят ли ему такие разоблачения? Могу быть уверенным, что я помог настоящему человеку?..
Но стреляют в
Я смотрел в окно. Безмятежный, белесый вдали от влажных испарений чужой для меня день. А если опять кто-нибудь выстрелит?
Я сказал:
— Давай предположим дальше. Все предположим. Самое невероятное. За ним следят и те, кто стрелял в него, и те, кто следит за мной, подослали его, ничего не подозревающего, ко мне. Он пешка для ловли ферзя. Но тогда и в него стрелять не дадут? Правда? Как думаешь? Ни за что не дадут! Я смотрю в окно, видишь, и никто не стреляет…
Я подошел к окну и встал перед ним, чувствуя холодные мурашки на спине.
— Видишь?.. Но почему тогда никто не идет за мной? Может быть, идут? Или они хотят подождать? Но чего? Предположим, они толком не знали, что можно получить от меня. Тогда мое тихое пребывание здесь и то, что никто не искал пропавшего пассажира, — это все продуманное терпеливое ожидание, проверка смутных догадок. Тонкий сложный расчет. Тогда самолет унесло как будто бы не по их вине, а я пропал по собственной воле… Никаких дипломатических осложнений, только смотри, как поведут себя русские, чем откроют себя, чем откроет себя… Видишь, я все понимаю… Тогда этот выстрел, чтобы меня припугнуть, запутать окончательно. Сиди на месте, мы тебя не отпустим, поглядим на твое поведение… Если они знали, что каждый шаг, каждое слово, каждый поступок их виден, они должны были искать невероятный, какой-нибудь сложный способ. И нашли?.. Я не знаю. Мне пока все неясно, все непонятно. Тебе видней. Ты, конечно… ты обязательно будешь знать больше, чем я. У меня такой возможности нет и, боюсь, не будет. И времени выяснять совсем не осталось. Не в этом главное…
Прости меня за все, и даже за эту мою откровенность. Я сам отвечу за такую глупость. Об одном прошу, не заставляй меня уничтожать мой дневник. Я зарою, когда стемнеет. Верю, ты найдешь его. Но пока… Вдруг ты не видишь меня? И все пропадет? И никто не узнает мою наивную повесть… Я, кажется, хотел быть наивным. Не потому ли, что всем нам так не хватает сказки… Вы, судьи мои, прочтете, как это было. И не ищите во всем несгибаемой железной логики. Не ради нее писал и хранил я все это. Если вы не поймете меня, значит, напрасны мои… Вы хотите логики? Но двадцатый век натворил столько несуразного и нелогичного. Кто и когда сможет нам объяснить?.. Прощай. Не суди меня строго. Видно, этот мир не желает открытых тайн… Береги маму. Береги маму! Я не сумел уберечь ее…
Как тянется время. Жду, пока стемнеет. Уснуть бы. Закрываю глаза. Вижу мою комнату в Москве. Шторы, стекло, набережная, тишина. И вдруг выстрел. Как нелепо…
Вот и все. Не знаю, чем это кончится. Ему плохо, нужен доктор…
Вы, судьи мои, прочтете, как это было. И не ищите во всем несгибаемой железной логики. Не ради нее писал и хранил я все это.
Фамилию паренька назвать не могу. Не успел спросить. Ему нужен доктор!..
Мы с хозяйкой увидели фургон. Машина останавливалась там, на склоне, приближаясь к нам… Это молочный фургон…