Прости. Забудь. Прощай
Шрифт:
— Ну, а после работы чего делал, — спрашивала, затаив дыхание, Людмила, подпирая голову обеими ладонями. Ей почему-то не терпелось услышать
все об этом парне с такой закрученной и нелегкой судьбой, дать ему понять, что
кому-то небезразличны его мысли и переживания. Его мечты, его. Подобного
интереса к мужчине она уже давно не испытывала и, поймав себя на этой мысли, даже испугалась. Но Володя сидел перед ней, такой свой, такой по-детски есте-ственный, что все ее беспокойства тут же бесследно растворились
ряду зубов, и это сразу делало его похожим на маленького, трогательного маль-чишку. Он охотно отвечал на вопросы, не сводя при этом глаз с Людиного лица.
— Читал много. Пристрастился. Даже научную литературу — о теории вероятности. Из художественной — Джека Лондона, Дюма, «Золотую цепь» Грина.
По нескольку раз.
— Я Грина тоже люблю. Он про… чувства хорошо пишет.
Володя пожал плечами.
— Не знаю. У нас книжки про любовь вряд ли бы в библиотеке держали. Не положено зэку об этом думать и перевозбуждаться. И так зашкаливает.
Один бывший лепила… Прости. Врач бывший, липовый. Так вот, он писал…
про это. Все зачитывались. Очередь целая была! Его даже на легкие работы
определили, чтобы творчеством мог заниматься и огонек поддерживать. Про-должений ждали. Я тоже, — добавил Владимир, — ждал.
— Ну что, — вставая и тем самым заканчивая разговор, сказала Людмила. — Я сегодня баньку истоплю. Сама. Ты так не сумеешь.
Сначала помылась Людмила. Потом, выходя из двери, позвала Владимира. Комары не давали покоя ни днем, ни ночью — и одета она была в плотную, длинную полотняную робу. Лицо распаренное, румяное, довольное. Кончики
распущенных волос сверкали каплями влаги из-под наброшенного платка.
— Водицы с травами оставила достаточно. Не жалей. Банька не высо-хнет до утра. Так что, спать сегодня будешь в доме. Найду для тебя угол.
Владимир постучал и, подождав чуть-чуть, зашел в дом. Людмила хло-потала у стола, уже аккуратно причесанная, в светлом с голубыми цветами сит-цевом платье неизвестно каких времен. Она была в нем так несказанно хороша, что Володя замер и почему-то покраснел. Наверно, потому что за одну секунду
он смог своим воображением сделать то, на что другому потребовались бы не-торопливые минуты. Губы его онемели, и кончики пальцев задрожали.
— Вот, — просипел он, проглатывая слюну, — помылся.
— Садись сюда, — сказала Людмила, указывая на скамью, поставленную
у небольшого покрытого серой скатертью и заставленного едой стола. Сама
же присела на краешек кровати армейского типа напротив. Другой мебели в
комнате не было.
105
— Так я и живу.
Владимир осмотрелся вокруг. Чисто. Ничего лишнего. Печь посередине. В углу, на маленьком столике и на стене, нехитрые кухонные принадлеж-ности. — Там еще комнатка есть за печкой, — проследив его взгляд, сказала
Людмила. — С моими вещами на все случаи жизни и одеждой. Там и спать будешь сегодня. Давай покушаем.
Только сейчас Володя посмотрел на то, что стояло на столе. В центре, в глубоком блюде, возлежал покрытый коричневой поджаристой корочкой гусь.
Вокруг него, как будто приготовившись к долгой осаде, залегли груды нарезан-ных овощей. Казан с картошкой. Плошка квашеной капусты. Плошка с ягодами.
Венчала все это благолепие нераспечатанная бутылка водки.
— Что Бог послал. Старалась.
Заметив, что Владимир резко побледнел, забеспокоилась:
— Что-то не так?
— Я ничего подобного не видел, — только и смог ответить он после паузы. — Не ждал меня никто. Никогда. Нигде…
Он беззвучно заплакал, даже не пытаясь сдержать катящиеся из глаз
слезы. Они полились так обильно, что закапали с его подбородка на поставленную перед ним тарелку. Владимир опустил лицо, но потом, внезапно ре-шившись, потянулся через стол к Людмиле, схватил ее ладонь и поцеловал.
От резкого и неловкого движения тарелка упала на пол, но не разбилась. Люда
от неожиданности отдернула руку, но, тут же встав, подошла к Володе, не в
состоянии сдерживать так долго копившуюся нежность. Он вскочил, взволнованный, и они обнялись, часто дыша, не произнеся ни слова, ошеломленные
чудом, которое только что с ними произошло. Людмила сама, дрожа всем телом, сделала шаг назад к кровати.
Следующие несколько дней они вставали, наверно, только чтобы
поесть. Перерывы в «любви» делались исключительно «по техническим причинам». Между ними установились те удивительные отношения, когда можно
говорить и делать что угодно без стеснения и опасения быть при этом непра-вильно понятым. Они с любовью и почти детским любопытством бесконечно
долго рассматривали друг друга и наслаждались любой возможностью порадо-вать любимого человека.
— Если не хочешь, не говори, но как тебе удалось сбежать, и почему
до сих пор не ищут? — как-то, лежа рядом, обняв Володю за шею, спросила
Людмила.
— Из лагеря, как оказалось, можно сбежать, а вот от мыслей этих не
получается. Хорошая ты моя, родная! Чувствуешь, что беспокоит меня. Ну, так
106
вот. Работали мы в штольне как обычно, и напарник случайно пробился в давно
отработанный штрек. По очереди слазили, посмотрели. Выход из него нашли, плохо замурованный. За разработкой. Рвануть-то рванули взрывчаткой, а проверить результат поленились. Тут и план созрел. Рисковый, конечно, но не в
моем положении было выбирать, да и мужик тоже не сильно радовался своему сроку. Подготовились хорошо. Опоры в шахте все сделаны на скорую руку, плохо. Как уж он это устроил, не знаю, но сыпанул он ее. Это не раз и раньше