Простить нельзя помиловать (сборник)
Шрифт:
Так и прошло много лет, вплоть до этого, уже уходящего года…
Когда Матвей, переодевшись в привычную одежду, вернулся, Аркадий заставил себя сказать:
– Спасибо. Было очень весело.
– Только не вам, – быстро ответил тот и улыбнулся, давая понять, что не обижается.
– Мне как-то не до игр сейчас…
– Почему? – с жестоким простодушием ребенка удивился Матвей. – То, что случилось, уже случилось! Теперь надо, чтоб Мишка продержался. Обремененный тоской, он быстрее не поправится.
Аркадий холодно посоветовал:
– Не
Скосив глаза на Машу, уже устроившуюся рядом с жующим сладости сыном, Матвей шепнул:
– Вроде бы нет.
– Сейчас модно говорить: как бы. Как бы нет детей, так чего о них думать?
– Может, мне уйти? – спокойно предложил Матвей. – Я уже выложил все, что придумал. Если мое присутствие бесит вас так, как мне кажется… Я и в машине могу новогоднюю ночь провести. Легко! У меня есть радио и сигареты, это не мало, правда?
– Да вы – оптимист.
– Точно! Это плохо? – он склонил голову, и светлые волосы образовали завесу. – Мне нравится жить. Это весело. И увлекательно.
Аркадию стал надоедать этот разговор.
– Возможно, – произнес он отрывисто. – В вашем мире.
– В каком это – моем? Мир един. И достаточно прост, если не усложнять его. В нем все принадлежит каждому, нужно только не бояться взять это.
«Философия фашизма», – подумал Аркадий, но не высказал этого вслух, не желая довести дело до драки. Маша и так уже оглядывалась на них с беспокойством, и он все время пытался закончить этот глупый спор, но почему-то непроизвольно его продолжал.
– Этот мир можно моделировать, – не унимался Матвей. Ему, видно, нравилась эта тема. – Пелевин прав, когда говорит, что делает в романе хороший финал, чтобы привнести в жизнь позитив.
Аркадий не заметил, как его лоб пошел складками:
– Мир моделируется Пелевиным?!
– Да любым из нас, если в нем достаточно энергии! Я, между прочим, по специальности организатор досуга…
– Тоже один курс закончили?
– Нет, все! – Матвей беззлобно рассмеялся. – По большому счету, это очень точное название. Я и сейчас организую досуг, только на другом уровне.
– Телевизионный уровень, конечно, кажется вам более высоким?
– А то нет! Телевидение сейчас единственное, что интересует абсолютно всех. Одних – ток-шоу уровня амеб, других – канал «Культура». Но все это телевидение! В провинции оно вообще – монополист интересов. Здесь не читают книги в транспорте, и дома, по-моему, тоже. И в кино не ходят, потому что мороз собачий большую часть года. А у себя на диване – совсем другое дело! Я не говорю, что это хорошо, – вскинув руки, предупредил Матвей. – Но так обстоят дела. И благодаря этому я могу войти в дом к любому. К каждому. Легко! Машу ввести. Ну, не все, конечно, смотрят региональное телевидение, это я преувеличил, но все-таки…
Аркадий устало ответил:
– Я почти не смотрю телевизор.
У него возникло неприятное ощущение, будто он – ребенок, разговаривающий со взрослым человеком, занимающимся важным делом. А он пытается выдать себя за большого и потому говорит серьезным тоном и делает умное лицо. Но вся его хитрость шита белыми нитками…
Не услышав его, Матвей озабоченно проговорил:
– Надо принести Мишке маленький телевизор. А то ведь тут одуреешь от скуки.
– Не надо! – резко сказал Аркадий.
– Почему? Ночной канал им не разрешат смотреть. Вы же сами видели, здесь просто копы, а не медсестры!
– Не в этом дело, – Аркадий лихорадочно соображал: «А в чем? В чем?» И нашелся: – Мальчишки начнут лезть, переключать каналы, а Мишка очень переживает за чужие вещи. Он только изведется с вашим телевизором.
Но Матвей и не думал сдаваться:
– Тогда, может, перевести его в одноместную палату? Здесь есть такие?
Аркадий сказал наобум:
– Нет. А если б и была… Тут хоть рядом с ним есть «ходячие», если что нянечку позовут, а там ему и не поможет никто.
Тогда Аркадий даже не подозревал о том, чем сын поделился с ним через пару дней.
– Я посплю, пока ты здесь, ладно? – попросил Мишка, тараща осоловелые глаза. – А то я жду-жду, пока все уснут, и никак не высыпаюсь.
– А зачем ждешь? – не понял Аркадий.
Сын посмотрел на него с упреком:
– Ну, пап… Знаешь, тут как: кто первым уснет, тому по губам водят… Ну, понимаешь чем!
Его так и бросило в жар:
– Кто?! Да я его кастрирую, паршивца!
– Да все, – со смиренным безразличием отозвался Мишка. – Кто угодно может. Даже из других палат заходят. Ты же всех не кастрируешь…
«Какие-то тюремные порядки! – сын уже тихо дремал, а он все еще не мог успокоиться и с отвращением вглядывался в лица окружающих. – Откуда они родом – эти дети? В новогоднюю ночь играли, и все были просто пацанами, а потом… Мои мальчишки и не сталкивались с таким. Для Мишки этот месяц – испытание по всем статьям».
Он смотрел на казавшееся во сне младенческим лицо своего мальчика, которому за что-то было послано свыше это время страданий. Его нельзя было сократить, чтоб избежать хотя бы части испытаний, нужно было все изведать сполна. И его сын был готов к этому: «Пап, я настроился на месяц. Я выдержу!»
У Аркадия то и дело спазмом перехватывало дыхание: «Родной ты мой, мальчишка мой! Как хорошо все было накануне того дня… Зачем ты так обрадовался ей, мой не таящий ни на кого зла детенок? Разве тебе не хватало моего тепла? Разве мы не играли по вечерам в шахматы и не катались на лыжах? Ведь все было здорово, просто замечательно! А ты, только услышав о ней, возликовал так, что почувствовал за спиной крылья. Она заставила тебя поверить в эту иллюзию и опять обманула. Ты рухнул вниз, как Икар… Получается, тебе еще повезло в сравнении с ним. Но как оно мрачно – это везение…»