ПростиТурция, или Восток - дело темное
Шрифт:
И не стало никаких звуков. Все это безумие кувыркалось в абсолютной тишине…
Старый сутенер медленно открыл рот, задыхаясь в беззвучном крике, а потом его голова стала закидываться назад — все дальше и дальше. Воздух наполнился миллионом ярко-красных капель, а голова продолжала падать назад, красная пелена застилала все, сквозь нее еле было видно, как толстое тело грузно оседало в некогда белоснежном, а теперь алом кресле, как туловище сутенера обмякло, начало сползать и заваливаться вбок. И только голова продолжала неумолимо отламываться…
Элка застыла. Нереальность происходящего сковала ее тело,
— Э-э-э-э-а-а-а-а-а… — глухо, как сквозь очень плотную подушку, донеслись непонятные звуки.
Голова сама повернулась на этот еле слышный стон — и сквозь мелкий туман из грязи, зелени, белой крошки Элка различила смутно знакомый силуэт. Он надвигался плавными длинными прыжками, неумолимо приближаясь, становился все более отчетливым, пока не превратился в Женьку, оравшего прямо в лицо девушке.
Крика слышно не было. Было только едва различимое «а-а-а»…
И Элка упала.
Тяжелые обломки мраморного фонтана рухнули на разодранную траву, все вдруг ожило и задвигалось. Метались какие-то люди, больше похожие на неуловимые тени, от каменных колонн откалывались белые куски, взгляд уперся в мертвые глаза сутенера.
В том, что Старик уже не был живым, сомнений не возникало.
Стеклянные, как у чучела животного, глаза немца никуда не смотрели — они были просто широко распахнуты. Мужчина грузно лежал на боку, обмякший, словно в этом теле не было ни одной косточки, словно это был не человек, а мешок, наполненный чем-то мягким. Все вокруг было в крови — она растекалась большими лужами, блестела на траве крохотными каплями, чувствовалась в воздухе сладковато-терпким запахом. И, пульсируя в такт еще работающему, но уже мертвому сердцу, толчками слабо выплескивалась из распоротого горла.
Элка лежала на мокрой траве, скрючившись от оглушающего непонимания происходящего, и тупо смотрела в стеклянные глаза отрезанной голове. Серой, с как-то разом обвисшей дряблой кожей и мертвой-мертвой голове человека, с которым она вот только что разговаривала.
Тяжелый липкий ком подступил к горлу — и Элка вдруг очень четко поняла, что, если она сейчас не встанет, не начнет двигаться, ее вырвет. И тогда все будет совсем плохо — слабость, беспомощность и абсолютная беззащитность…
А что вокруг происходит — непонятно. И, скорее всего, именно в этот момент просто нельзя позволить себе быть беззащитной. Иначе убьют.
Почему Элка решила, что ее убьют, с чего она вдруг поняла, что надо двигаться и бежать куда-нибудь в укрытие, она не знала. Видимо, инстинкт самосохранения заставлял подняться на ноги, толкал в спину, дергал тело за ниточки, как кукловод.
И она вскочила, побежала почему-то к фонтану, не разгибаясь, стараясь быть как можно ниже и незаметней, рванула в спасительное мраморное укрытие — мозг сам выдал четкую мысль о том, что там, за этой большой чашей, ее не достанут, что бежать надо именно туда, там безопасно!
В три летящих прыжка она достигла спасительного укрытия, присела на корточки и попробовала выглянуть из-за тяжелого мраморного борта фонтана. Вокруг творилось такое, что, завидев все это, инстинкт самосохранения безапелляционно взял руководство над мозгом
Посреди изрытой и грязной лужайки стояли Женька с Сашей — спиной друг к другу.
Похоже, что нападавших было немного. Элка из своего укрытия видела только двух. Один, достаточно высокий, сухощавый мужчина плавно двигался к застывшему в боевой стойке Саше, его взгляд схлестнулся со взглядом Терминатора, они смотрели друг другу в глаза как завороженные.
Еще один, невысокий, очень похожий на Женьку, коброй подбирался ко второму телохранителю. Все это очень напоминало сцену из китайского боевика — противники медленно и очень грациозно сходились, расстояние между мужчинами сокращалось, воздух вокруг этих двух пар уплотнялся, как куски сжимающегося прозрачного поролона.
И вдруг, словно по команде невидимого рефери, все эти люди начали двигаться очень быстро, стремительно нападая и уворачиваясь. Зрелище было похоже на непонятный, но очень ритмичный и легкий танец.
Ёлка поняла, что слух к ней постепенно возвращается. Она уже различала звуки ударов, глухие стоны и непонятные, короткие, как взмах рапиры, слова. Похоже, что силы были равны. Внешне громоздкий Сашка очень грациозно уходил от выпадов более легкого противника, время от времени нанося ответные короткие удары. Женька же, казалось, вообще сошелся в противоборстве со своей собственной тенью — невысокие сухощавые фигуры кружились вокруг невидимой оси, практически зеркально повторяя движения друг друга.
Но в какой-то момент противник Женьки замер на мгновение, разом разбив синхронность этого завораживающего боя-танца, и, на долю секунды выпрямившись, легким быстрым движением выхватил что-то продолговатое из-за спины. Короткой молнией вспыхнула на солнце полированная сталь узкого длинного ножа.
Легкий взмах — и, словно рассеченная воздухом, разошлась рубаха на Женькиной груди. На теле парня мгновенно вспыхнула тонкая полоска крови. Телохранитель замер.
Наших бьют!
Человеческий мозг — странная штука. Секунду назад она еще дрожала от страха за холодным мрамором. А увидев кровь на груди близкого человека, вдруг совершенно обезумела.
Потом она так и не смогла понять, как успела, как вообще решилась. Видать, и вправду в минуты опасности организм человека способен творить чудеса.
С дико-визжащим криком «Банза-а-а-а-а-а-ай!» девушка схватила с земли обломки плетеного кресла и в прыжке, со всей имеющейся в ее хрупком организме дури обрушила их на голову убийцы. И почти даже успела. Почти.
В последнее мгновение тот успел убрать затылок из-под удара. Деревяшки скользнули по его спине. Элка, не теряя ни мгновения, коротко размахнулась и своим оружием, обломками ротангового кресла, ударила человека с ножом в бок.