ПростиТурция, или Восток - дело темное
Шрифт:
Невозмутимый как скала Терминатор медленно поднял пустые ладони вверх, негромко что-то сказал старшему по званию из окруживших его милиционеров и коротко кивнул на свой нагрудный карман, показывая, что там документы.
Старший как-то вдруг оцепенел, посерел лицом и с благоговейным восторгом во взоре аккуратненько, двумя пальцами нырнул в этот самый заветный карман. В его руках оказались корочки скромного темно-бордового цвета. С золотыми буквами.
« Служба безопасности Президента Российской Федерации».
Ни больше ни меньше.
Так-то
И началась в деревне совсем другая жизнь — расстановка сил и понимание добра и зла на отдельно взятой территории кардинально поменялись.
Самый главный милиционер осторожненько отвел Терминатора в сторонку и, беспрестанно кивая головой, внимал тому, что тихо и спокойно говорил ему Большой Мужчина С Волшебными Корочками.
Выслушав короткую речь Терминатора, он еще раз кивнул, сорвался с места и подлетел к пытающимся встать с земли избитым подонкам. Резко пнув по ногам главного виновника торжества, Уткина-младшего, человек в форме уронил его на землю и сильно, от души врезал молодому человек ногой под дых. Уткин задохнулся собственным криком и скорчился от боли.
— В наручники этих и в отделение! Живо! Будут дергаться — вырубайте сразу! — заорал мент своим подчиненным и лично схватил валяющегося на земле чиновничьего сына.
Люди в форме отработанными движениями поднимали с грязного асфальта избитых подонков, роняли их мордами на капот Gelentwagen, ловко застегивали на скрученных за спинами руках наручники и пинками гнали всех пятерых в гостеприимно распахнутые задние двери милицейского «козла».
Вся операция по обезвреживанию преступного элемента заняла минут десять. Оцепенение, разом охватившее свидетелей резкой перемены в настроении милиции, постепенно стало спадать — все, кто находился в это время неподалеку, начали тихонько переговариваться, обсуждая происшедшее. Главный милиционер вернулся к Терминатору и, приложив руку к скособочившейся фуражке, хорошо поставленным голосом доложил о выполнении задания. Оксанка налетела на Ёлку:
— Элла, ёпт твою кастрюльку, ну что ты опять творишь? Тебя вообще одну можно хоть на минуту оставить?
Она бы орала еще долго, если бы в это время в ее кармане не заверещал мобильник.
— Алле! Кто это? Какая Маша? Из какой Турции? Маша, блин, не до тебя сейчас! Маша, я не могу тебе ничем помочь, позвони мне завтра! Ну не сможешь, значит, не звони! — проорала она в трубку и отключила телефон. — Элка! — она вновь переключилась на подружку, но договорить ей опять не дали.
Пытающийся вырваться из милицейского «козла» Уткин-младший истерично орал на всю площадь:
— Козлы! П…дец вам всем! Вас же завтра поубивают всех! Вы знаете, кто у меня отец? Мой отец вас всех уроет нах!!! Позвоните отцу!
— Да звонят уже твоему отцу. Никто у тебя уже отец. Убил ты сейчас своего папу… — задумчиво изрек Терминатор и вежливо обратился к Ёлке: — Элла Александровна, вас домой отвезти или вы хотите остаться в клубе?
— Да какой тут на хрен остаться? — Элка скептически вскинула бровь. — Поехали домой, мой верный Шурик. Все, домой, спать. Хватит с нас на сегодня приключений. Ты в МЧС сегодня звонить будешь, докладывать о покушении на великую меня, или до завтра подождем?
Глава 5
Почти
Мама умерла внезапно. Элка была в Академии, когда у нее зазвонил телефон — высветился мамин номер. Странно, она вообще-то никогда не тревожила Ёлку во время занятий — мало ли, позвонит, а дочь в это время на лекции сидит, неудобно получится…
Сердце екнуло от недобрых предчувствий. Даже не екнуло — на несколько секунд перестало биться.
Незнакомый мужской голос в трубке что-то говорил про какую-то больницу, про то, что кому-то стало плохо, что надо куда-то ехать…
Голова закружилась, и девушка начала падать. Однокурсники, стоявшие рядом, подхватили ее, начали суетится, телефон из рук выхватила лучшая подружка Ксюха.
А дальше она уже ничего не помнила.
Были, конечно, смутные обрывки сознания — чужие люди, похороны, постоянно рядом Оксанка, кто-то что-то говорил, кто-то что-то делал. Но все это было неотчетливо, как в тумане.
В себя она пришла только на девятый день после того страшного звонка. Вернее, на десятый. После поминок — или как там эти девять дней называются?
Как будто бац — и зрение наладилось. Как будто полиэтилен с мозга сняли. Сознание включилось, и все произошедшее — уход мамы, похороны, могилка, заваленная цветами, — все это обрушилось на Ёлку страшным ударом. Осознание случившегося было настолько невыносимым, что, казалось, мозг не в состоянии со всем этим справиться…
Первые несколько недель было очень тяжело. Больно. Страшно. Элка просто не знала, что делать, как жить дальше…
Ближе мамы у нее никого никогда не было. Сколько она себя помнила, мама всегда была рядом — мама была самым главным человеком на свете. Про своего отца Элка ничего не знала — однажды, совсем достав маму вопросами, девочка выслушала пространную лекцию о том, что папа ее замечательный человек, что они с мамой очень любили друг друга, но жить они вместе не смогли по каким-то там серьезным причинам. Этой расплывчатой версии Элке хватило для того, чтобы успокоиться и перестать задавать вопросы. Ну, не смогли и не смогли. Было бы, конечно, лучше, если бы смогли — маме тогда бы не пришлось так много работать, она смогла бы проводить с Ёлкой больше времени, не так бы уставала…
И вот теперь мамы не стало. Это очень непонятное состояние — когда мамы нет…
Но постепенно девушка начала привыкать к такой жизни. Привыкать приходить домой, где никто не ждет, никого не встречать вечером после работы, никому не разогревать ужин. Стала привыкать жить одна. Первое время звонили мамины подружки и просто знакомые — узнать, как у Ёлки дела, как жизнь, но постепенно и эти кусочки маминого присутствия стали все более и более редкими — оно и понятно, у всех свои дела, своя жизнь, свои семьи.