Проститут
Шрифт:
– Ты мне джинсы испортила, сука!!! – крикнула Валя и вцепилась Лулушке в волосы.
Коля Сигал, ехавший в лимузине спереди, рядом с шофером, вовремя приказал остановиться и, ворвавшись в салон, разнял дерущихся "картонок", покуда девчонки еще не нанесли друг дружке непоправимых для шоу-бизнеса ущербов.
А ущерб все-таки был.
И Мэлс был страшен, когда проводил разбор полетов.
Страшен, но справедлив.
– С тебя, Коля, штраф три тонны евриков, – сказал Мэлс, – за потерю товарного вида моей солистки. Куда она теперь с таким распухшим
Коля привез доктора, тот поколдовал с носом Вали и с губой Лулу и привел девчонок в более-менее товарный вид.
Остальное доделали визажистки и дорогая косметика.
Но жопы девочкам надрали.
Для профилактики.
Мэлс велел девчонок заголить снизу до пояса, потом Коля Сигал и шофер Берды Бердыев по очереди положили девок на диван, и Мэлс самолично всыпал каждой из них по жопе. Сыромятным ремешком. С оттягом. Со свистом.
По пятнадцать ударов каждой.
– Рубцы же останутся!!! – кричала Лулу.
– А ничего, не будешь жопу со сцены показывать, – приговаривал Мэлс, прмериваясь к очередному удару. – А пойдешь жаловаться, кто тебе поверит?! Я скажу, что ты к садомазохисту в бордель бегаешь, и мне поверят. Ты же известная на Москве шлюха и наркоманка!
– Зверь… – прошипела Лулу, натягивая на иссеченный зад белые стринги.
Валя же не сказала ни слова, покорно приняв наказание.
Разговор с Бальзамовым случился у Мэлса в бордовом бункере в саду Эрмитаж.
Первые три дня чёса "Carton Babies" по ночным клубам столицы Мэлс предпочел контролировать сам, не доверяя это дело помощнику Коле Сигалёву. Слишком уж большие деньги были вложены в проект, чтобы рисковать ими, положившись на русский "авось". Именно в первую неделю раскрутки, когда песня новой группы была проплачена и запущена на ведущих FM-радиостанциях в жесткую ротацию, то есть каждый час в утреннем эфире и каждый час в вечернем, причем оупнером – первой песней сразу после новостей и рекламы, а клип "Картонок", тоже за большие взятки, был включен во все топ-двадцатки, именно в эту первую неделю за взлетом новой группы был нужен глаз да глаз!
– Свой глазок-смотрок, – любил повторять Мэлс, оскаливая дорогие жемчужные зубы.
– А не присмотришь, эти проститутки что-нибудь такое отчебучат – все деньги прахом пойдут, а мне они не так легко, как вам нефтяникам достаются.
Про нефть это Мэлс своему новому знакомому из Сибири говорил. Этого сибиряка-тюменца привез с собой в клуб Бальзамов.
Нефтяник не производил впечатления типичного сибирского увальня, какими обычно представляют себе хозяев тюменских богатств наши останкинские мастера стереотипов – продюсеры дешевых сериалов про богачей.
Сибиряк был невысок и худощав. И к тому же носил очки. Говорил он без провинциального акцента-говорка, да и фамилия на подаренной Мэлсу визитке была вполне московская – Вайнштейн Юрий Иосифович, вице-президент открытого акционерного общества "Тюмень Нефтехим".
– У вас какое-то неверное представление о том, как в Сибири делается бизнес, – с недоумевающим сожалением сказал Вайнштейн. – Вы тут на Москве все думаете, что в Сибири воткни лом в мерзлую землю – и из дырки сразу доллары пачками вылезать станут.
– Ну, что-то вроде этого мы и думаем, – улыбнулся Бальзамов, по-приятельски обнимая Вайнштейна за плечи.
Опытный психолог Мэлс сразу сообразил, что Бальзамов неспроста возле нефтяника отирается и таскает его с собой по ночной Москве.
"Тут речь идет о крупном куше, тут сотнями тысяч, а то и миллионами попахивает", – думал про себя Мэлс, наблюдая, как Бальзамов с какой-то даже немужской нежностью заботится о комфорте своего гостя. Усаживает на самое удобное местечко, с которого и сцену с шестом видать, и в спину не дует. Прикрикивает на замешкавшуюся официантку, чтобы скорее несла напитки: виски – сибиряку и текилу – Бальзамову.
– А эти две "картоночки", что про яд поют, они и правда тебе принадлежат? – почти сразу перейдя на ты, спросил захмелевший Вайнштейн.
– Ему, ему, – пьяно кивал Бальзамов. – Его, так сказать, абсолютные ядо-сексуальные рабыни.
Мэлс улыбался своей хитрой восточной улыбкой и ждал, какое последует предложение.
И оно последовало.
– А пригласи их к нам за столик, если ты такой рабовладелец от вашего шоу-бизнеса, – сказал Вайнштейн. – Мне вон та, светленькая, очень даже понравилась.
– Я не поощряю контактов моих артисток с посетителями в клубах, – сказал Мэлс, сохраняя улыбку. – Им контрактом запрещено садиться за столики и знакомиться с посетителями.
– Ну Мэлс, не будь свиньей, – протянул Бальзамов. – Ты же видишь, человек издалека в Москву приехал, человек по цивилизованной жизни стосковался. А ты как-то не по-московски, негостеприимно к нему!
– Нельзя, у нас строгие правила, – все так же улыбаясь, ответил Мэлс. – В клубе артистки должны появляться только на сцене, это часть имиджа. Вы же мне не станете наливать полунефть-полубензин из вашей трубы, нарушая все технологии возгонки-перегонки, правда ведь? – тут Мэлс подмигнул нефтянику. – И что про мою артистку будут думать, если в первые же три дня раскрутки она пойдет по рукам?
– Так она у тебя целка, что ли? – хмыкнул Вайнштейн.
– А может, и целка, – склонив голову набок, ответил Мэлс.
– А то ты и не проверял? – с недоверием глядя на продюсера, спросил сибиряк.
– А у меня принцип, я со своими артистками не сплю, – с абсолютно серьезным видом солгал Мэлс.
– Ну, так если она еще по рукам не затасканная, так ей тем более высокая цена, – подначивая своего приятеля, толкнул Вайнштейна Бальзамов. – Вложись в девочку, что тебе стоит!
– Так значит, здесь в клубе знакомиться с мужчинами ей контрактом запрещено? – переспросил тюменский нефтяник. – А если мы все с девчонками сейчас на мою дачу переедем, тогда можно?