Проститут
Шрифт:
Один раз пятьсот рублей, якобы на банкет для ветеранов прорыва блокады, второй раз триста рублей якобы на оплату автобусов для перевозки пионеров в лагерь.
Думает, что я дурная совсем, не знаю, что на такие мероприятия деньги совсем не так выделяются. А автобусы – те вообще за счет автопарка, по наряду горкома, и наличные деньги на это – чистый миф, бред сивой кобылы, сказка для дурачков…
– Ну и не дала? – усмехнувшись, спросил Лубянский.
– Не дала, – снова шмыгнув носом, ответила Мила.
– А он что?
– А он сказал, что партия наш МКЦ не для того учреждала, чтобы молодежи в подвалах порнуху в видеосалонах за деньги показывать, а…
– А и правда, для чего? – устало откинувшись на спинку стула и сладко потянувшись, полюбопытствовал Лубянский.
– А для того, чтобы наличными оплачивать некоторые экстренные счета райкома.
– Ни хрена себе он завернул! – весело мотнув головой, развеселился Володя, – Каков проходимец, однако!
– Вот и я так подумала, – кивнула Милая Мила.
Помолчали с минуту.
Володя терпеливо дожидался, покуда его коллега – старший лейтенант милиции Вадим Щукин, зашедший в кабинет, возьмет из сейфа свои бумаги и выйдет, снова оставив их с Милой вдвоем.
– В общем, вот что, – уже по-деловому, положив ладони на папку с бухгалтерскими документами Молодежного Центра, подытожил Лубянский, – криминала в вашей бухгалтерии вроде нет, дела никого мы возбуждать не будем, как бы там Красовский не елозил и не ершился, времена нынче не те…
Но видя, как Мила облегченно вздохнула, Володя продолжил с мужской, почти отеческой твердостью:
– Благодари еще своего главбуха, кто у вас там финансы в МКЦ вел, а то бы и правда, сидеть тебе за вашу коммерцию, как пить дать, на радость Красовскому с Хвастовым, но…
Мила напряглась, ожидая, что скажет ей Володя.
– Но, уходить тебе придется, я слышал, на место директора МКЦ сам Красовский теперь метит. Райкомы и горкомы со дня на день совсем закроют, партбилеты мешками народ в парткомы сдает… А работать где-то надо.
– А ты свой партбилет тоже сдал? – искоса поглядев на Лубянского, спросила Милая Мила.
Володя ответил не сразу.
Неторопливо достал из ящика стола сигареты, долго чиркал ломавшимися спичками…
– Я на войне там, – Володя мотнул головой в сторону воображаемых афганских гор, – я там на войне никого не предавал. Так что, зачем мне отказываться от того, куда я добровольно вступал? – помолчал и добавил: – Тем более, что вступал именно ТАМ. А там, Мила, там правда была, там все настоящее было, не как у твоего Красовского…
Уходя из Володиного кабинета Мила вдруг подумала, а может и зря тогда отказала ему? Он ведь настоящий. Такой как он – никогда не бросит.
Но в сердце у Милы был Дима Бальзамов.
А вот Дима Бальзамов – он ее бросил.
– Ах ты проститу-у-у-утка! – нараспев в каком-то самозабвенном упоении, возможно, навеянном самой мелодикой этого слова, протяжно провыла тетя Валя.
– Какая ж я проститутка?! – вспыхнула Мила.
– А рожать от неизвестно кого!!! – подбоченясь и раскрасневшись от прилившей к жирной шее гипертонической кровушки, грозно, с визгом закричала тетка Валя.
Не будь она маминой старшей сестрой, и не умри мама в прошлом году, ни за что не стала бы Милая Мила сносить такое отношение.
– Да уймись ты, тёть Валь, – примирительно сказала она. – Это поблядёшки не знают, от кого рожают, а я знаю, один он у меня.
– Поблядёшки? – всплеснув руками, возмутилась тетя Валя. – Да ты сама первая из них и есть!
Вот и поговори с родной тёткой!
Вместо того чтобы посочувствовать, обозвала грубым словом. Мила надеялась, что тётка обрадуется, станет уговаривать ее не делать глупостей, не ходить в абортарий, а та… Да ну её совсем! А еще после смерти мамы говорила на поминках, что теперь заменит Милке мать родную.
Разве мама повела бы себя так?
Мама бы, как лучший друг, прижала бы к себе, погладила бы по спине, заплакала бы от счастья и сказала бы: "Вот как хорошо, Мила, теперь у нас прибавленье будет, счастье-то какое!" – Безотцовщиной была, и еще безотцовщину плодить пошла-поехала, – злобно ворчала тетка Валя. – Соседям в глаза стыдно поглядеть! Проститутка, она и есть проститутка!
Да, Всеволожск городок маленький, все знали про ее роман с Димой с телевидения.
Он не раз подкатывал к конторе её Молодежного Культурного Центра то на редакционной "Волге" с надписью "Телевидение" по бортам, то на своей вишнёвой "восьмерке" "Жигулей". Вся любознательная округа тогда прилипала к окнам – поглазеть на чужое счастье. Только счастье оказалось коротким. И на смену этому короткому счастью пришел позор.
– Этот-то, на "Жигулях", перестал ездить, а живот у Милки растет, – шептали за спиной у семенящей в женскую консультацию Милы Самариной.
– Поматросил и бросил, – вздыхали бабушки, провожая Милу осуждающими взглядами.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Любовь-морковь не заезжала?
У Евтушенко есть про пятьдесят лет…
Когда тебе пятьдесят, "девушка особенно реагирует на защиту своей верхней пуговки".
Ну, это смотря какие девушки, – внутренне бодрил себя Бальзамов, – это Евтушенко пускай переживает о том, что ему не дают расстегнуть верхнюю пуговку, а мы, телевизионщики, мы – элита, нам все дают. Мы как дорогое вино: чем старше, тем лучше. При виде некоторых наших даже и семидесятилетних режиссеров, девчонки из лифчиков выпрыгивают. А мне так вообще сорок пять – цветущий возраст.
А потому что это телевидение, а не поэзия.