PRосто быть богом: ВВП
Шрифт:
Карту с изображением солнца проводник отложил наверх, над рядами.
— Солнце — всегда позитивный аркан, — пробормотал он. — Итак, вижу мужчин, много мужчин. Они — в вашей власти, в разной степени, но всё же… Ближе других — король жезлов. Брюнет, женат. Ловкий и осведомлённый, даже слишком осведомлённый. Влиятельный человек, возможно, иностранец…
Ольга кивнула. Король жезлов вполне тянул на Степанова. Ведь чужака в их городе смело можно считать иностранцем.
— Может быть опасным, но… Пожалуй, скорее от него следует ожидать помощи. И всё же… Вижу
— А для меня? — не удержалась Ольга.
— Ещё опаснее, — «успокоил» Пульхер. — Далее. Король мечей. Ему принадлежит ваше сердце, это давняя, слишком давняя привязанность.
Сухов, обречённо подумала Ольга.
— Властный, опытный, требовательный. Переполнен идеями, вращается в высших кругах. Может стать могущественным другом или могущественным врагом.
— А если — врагом? — нахмурилась Ольга.
— Тогда — не биться. Лишь защищаться и нападать. И… опять разгул стихии! — проводник, похоже, заволновался. — Возможно, воздушной стихии. Верить — нельзя, перехитрить — можно.
Пульхер Силантьевич на мгновение встал. В своей длинной холщовой накидке он казался прямо монументальным.
— Стихия, — пробормотал он в сторону окна и вновь сел к столику. — А вот и ваш безупречный рыцарь, паж–любовник — король кубков. Чересчур импульсивен, но верен–то, верен! Даже слишком, но у него всё слишком.
Вася, — обрадовалась Ольга, но, похоже, радоваться было рановато.
— И слишком податлив, хотя сам уверен, что самостоятелен. Опасайтесь и его. Поддается зомбированию, влиянию более сильной личности.
— А если такой личностью стану я?
— Тогда, пожалуй, верный союзник. Но только до того момента, пока не появится более сильная карта, а такая вероятность существует.
Понятно, — подумала Ольга. Всегда, блин, отыщется персонаж посильнее. Женщину–то всякий обидеть может…
— И, наконец, король пентаклей… — Пульхер всмотрелся в последний ряд карт и задумался.
Похоже, настала очередь Жарского. Ольга напряглась. Ну, Жора, откликнись, — мысленно просила она. Глаза слезились — от догоравших свечей в крошечной рубке воздух стал осязаемым, маслянистым.
— Трудолюбив, упорен, — как–то скучно бубнил проводник. — Умеет тратить деньги. Ему интересен лишь материальный мир… Или… Нет! Нет! — вдруг закричал проводник.
— Что? — Ольга приложила руку к испуганно вздрогнувшему сердцу.
— Не вижу, — признался сразу как–то поникший Пульхер.
Он сильно потёр макушку, собрал в ладонь что–то невидимое, стряхнул на пол.
— Идёмте, Ольга, Ильинична, они больше ничего не скажут. И я уже не услышу…
Пульхер открыл окно рубки и, протянув руку, дважды звякнул в рынду. Затем методично, по одной затушил все, кроме одной, свечи, собрал карты и спрятал их в резную деревянную шкатулку. Ольга молча ждала.
По шаткой лестнице они спустились в тёмный трюм. Иллюминаторы были задраены, и убранство трюма лишь угадывалось в робком свете свечки. Навесные койки, крашенные зелёной краской умывальники, привинченные к полу стулья…
Послышался
Через люк первым спустился Пульхер, подал руку Ольге. Рука проводника была сухой и холодной.
В просторной, современно обставленной комнате с телевизионной панелью в полстены, Ольга всё так же, молча, достала из сумочки узкий белый конверт с гонораром и положила его на краешек стеклянного журнального столика, рядом со стыдливо перевёрнутым журналом для мужчин.
После того, как Пульхер убрал приставную лестницу, лишь едва заметный квадрат на потолке комнаты указывал, что там, выше, существует ещё один, совсем иной мир.
— Я вам позвоню, Пульхер Силантьевич, — сказала Ольга уже на крыльце.
— Буду ждать, Ольга Ильинична, — отозвался он ещё тем, потусторонним голосом.
Уже от самой калитки Ольга обернулась. Пульхера на крыльце не наблюдалось.
Двухэтажный добротный загородный дом с нелепой надстройкой–кораблём показался ей памятником безумцу.
Для раздачи слонов Палыч снял специальное помещение — спортивный зал в дружественной школе. Дружба обошлась недёшево, но не дороже охранников, дежуривших при входе. Чтоб враг не прошёл. Ну, и для понтов, конечно, и не без конспирологии. Палыч был абсолютно уверен, что вокруг него постоянно плетутся заговоры — а куда ж в этом случае без полноценной охраны?
Школа — это была удачная находка. Здесь громогласная пехота не привлекала лишнего внимания. В дальнейшем инструктажи и прочие массовые собрания было решено проводить тут же.
Сегодня первую зарплату получали группы зачистки. Полтора десятка подростков подняли такой шум в гулком зале, что мероприятие походило скорее на птичий базар, чем на степенное собрание людей, объединённых общей благородной идеей.
Палыч, вспомнив армейское прошлое, напряг связки. Угроза включить штрафные санкции ненадолго подействовала. К столу Палыча выстроилась умеренно стройная и почти молчаливая очередь.
Оплата была сдельной. За каждый плакат Васи — Царя платили по–царски: десять рублей. То есть больше, чем оппоненты потратили на изготовление этого самого отдельно взятого экземпляра. Золотой таким образом получался плакатик, даже если не учитывать затрат на интеллектуальную составляющую: придумать там, фотограф, дизайнер. Изготовление и доставка — раз; зарплата расклейщикам — два; ну, и скромная лепта от Палыча — три. Такое вот хитрое ценообразование.
Стопка с Васиными последними рубахами росла, как гриб после дождя. Мытые, со следами клея на обороте, кое–как оторванные, плакаты лишь отдалённо напоминали изначальные. Что ж, се ля ви, прав Генералов, утверждая, что две трети агитационных материалов печатаются для помойки.
Мальчишки сдавали в основном по двадцать, максимум тридцать штук. Отходя от Палыча, радостно муслякали дензнаки, хвастались друг перед другом добычей.
— Всех выгоню! — гаркнул Палыч, но ему, похоже, не поверили. Во всяком случае те, что уже сдали добытую макулатуру.