Просто любовь
Шрифт:
— Я долго ждал, Мария… Я думал… Я всё взвесил… Я думал о тебе, о себе, о Григории… Долго боролся с собой… Спрашивал себя, не подлость ли это… Но, верь мне, я честно пришёл к убеждению, что так будет лучше всего… Может быть, сейчас тебе кажется, что ты не должна этого делать. Но я знаю, что чем дальше, тем хуже будет, тем тяжелее вам обоим… Мария, я не сказал тебе всего, я уже давно хлопочу о переводе… Я могу уехать, когда захочу, и ты со мной, всё устроено.
— Я?
— Да… Я говорил с директором, он не будет возражать. Тебе остаётся только
— Уложить чемодан…
— Ну да. Ты меня не слушаешь?
— Нет… Я слушаю…
— Так как же, Мария?
— Как? — повторила она бессознательно.
След, след на снегу… Воронцов взял её под руку.
— Иначе быть не может, Мария. Мы уедем вдвоём, начнём новую жизнь. Да?
Она машинально кивала головой, упрямо глядя в одну точку — след на льду. Осталось уложить чемодан… Там цветут цветы… Да, там, в Грузии, тепло уже… С Воронцовым, конечно, с Воронцовым…
— Рано или поздно тебе всё равно пришлось бы решиться, Мария, так зачем тянуть, откладывать? Мы мучимся все трое, а так…
Она машинально утвердительно кивала головой. Серый туман колебался, клубился, вырастал серой стеной, слова падали в него, как в пух, моментально теряя цвет и звук.
Воронцов оглянулся. Кругом никого не было, моросил дождь. Он поднёс к губам руку Марии и поцеловал её.
Высокая, стройная женщина остановила Марию в коридоре:
— Как пройти в кабинет директора?
— Я вас провожу, — предложила Мария и пошла вперёд.
Каблуки незнакомки мерно постукивали по паркету. Она поравнялась с Марией. Бледный профиль изящно вырисовывался на фоне опущенных вниз полей чёрной шляпы. От неё пахло духами. «Что это за духи?» — машинально подумала Мария. Незнакомка шла медленно, но на её бледном лице видно было какое-то беспокойное ожидание, не гармонирующее с её безукоризненным туалетом, с чёрным, прекрасно сшитым платьем, с этой необычной шляпой.
— Сюда, пожалуйста.
Мария постучала и открыла перед ней дверь.
— Вот хорошо, что вы зашли, Мария Павловна, — сказал директор, и Мария осталась в комнате.
Высокая женщина подала директору узкую белую руку.
— Я приехала… Я ищу своего мужа… Оказывается, он должен быть здесь, у вас… — едва слышно сказала она прерывающимся голосом.
Директор рассеянно рассматривал её. Видимо, он думал о другом.
— У нас? А как фамилия?
— Анохин… Полковник Анохин… Илья Александрович…
Мария торопливо рылась в памяти. Полковник Анохин… Ах, ну, конечно…
— Сейчас посмотрим, — сказал директор и потянулся к большой книге, лежащей перед ним на письменном столе. Мария за спиной женщины отчаянно замахала руками. Директор поглядел на неё с удивлением. Полковница нервно оглянулась.
— Вы что, сестра? Вы его знаете?
Полковник Анохин… Это он умирал, когда пришло извещение о смерти Григория. Ранение в живот… Он умирал так долго, так страшно мучился.
— Я уезжала, то есть у меня некоторое время не было постоянного адреса,
— Сейчас посмотрим, — смущённо бормотал директор, медленно перелистывая книгу. Страницы слипались в его пальцах, он дул в них.
— Анохин… Анохин… Когда, вы говорите, его привезли сюда?
— Ещё в ноябре, — вырвалось у Марии, и она тотчас прикусила губы, но было уже поздно.
— Вы его знаете, сестра, вы помните моего мужа? — спросила женщина и вскочила со стула. Мария увидела её бледные, почти прозрачные глаза и нервную дрожь, которая едва заметно, но быстро-быстро, как биение пульса, подёргивала веко левого глаза.
Директор перестал перелистывать регистрационную книгу и выжидательно, с виноватым видом смотрел на Марию.
— Ну да… Полковник Анохин… — прошептала она.
Высокая женщина подошла к ней.
— Скажите, умоляю вас, скажите скорее, что с моим мужем?
Голос её срывался на высокие, ломкие ноты. Мария не могла отвести взгляда от её странных, бледных глаз.
— Не волнуйтесь, прошу вас, сядьте, сейчас посмотрим, — вмешался директор.
Она послушалась и села.
— Полковник Анохин… Что делать… Полковник Анохин умер у нас в госпитале пятого декабря…
— Что?
— Умер… Тяжёлое ранение в живот, спасти было невозможно. Странно, что извещение…
— Меня же не было дома в это время, — начала было объяснять женщина и снова вытерла платочком совершенно сухие губы. Её пальцы, почти прозрачные, слегка дрожали. Она наклонила голову и снова устремила на Марию бледные глаза.
— Вы, может, ухаживали за моим мужем, сестра?
Женщина пыталась говорить в непринуждённом тоне, не подходящем к тому, о чём говорилось. Мария внутренно съёжилась в ожидании чего-то неизвестного.
— Да…
— Вы были при том… при том, как он умирал?
Мария наклонила голову.
— Да…
— А вы помните, сестра… Правда, ведь это сравнительно давно… А здесь, наверно, умирает много людей, наверно, много, да?
— Процент выздоровлений… — начал было директор, но она прервала его, махнув прозрачной рукой.
— Тут ведь не в этом дело… Значит, вы помните? Пожалуйста, смотрите на меня, сестра, — сказала она повелительным тоном, и Мария, как загипнотизированная, взглянула в эти жутковатые, бледные глаза.
— Помню…
— Как это было? Вспомните, я хочу знать, я должна точно знать всё.
Под повелительным взглядом бледных глаз Мария послушно припоминала, как ученица, отвечающая в классе урок.
— Меня позвали… Сказали, что раненый из седьмой палаты умирает… То есть как раз полковник Анохин…
— Ага, из седьмой палаты, — повторила полковница, будто стараясь запомнить. — И что же?
— Ну, я пошла наверх…
— Да… И он действительно уже умирал?
— Да…
— И что? И что?