Просто насыпано
Шрифт:
Работа у студентов не только трудная, но и опасная: в прошлом году, один из бойцов погиб, запутавшись в камышах, и на комсомольском собрании отряд решил весь заработок этого лета истратить на памятник погибшему… Памятник будет установлен тут же – под водой, в камышах, чтобы увидеть его мог только настоящий подводник…
И вот, всю эту ахинею, сдобренную «подробностями» и героическим пафосом, москвичка и изложила в материале объемом в газетную страницу… Ходил-ходил этот материал по коридорам редакции, а когда редактор уехал в очередную командировку, какой-то
Читатели «Одесского рабочего» содрогнулись. Материал с соответствующими рекомендациями был отправлен в Москву. Но девушке досталось, наверное, все же меньше, чем редактору. Над ней всего лишь деканат, а над ним – Обком партии…
Гениальный роман
Эту историю мне рассказал Антон Молчанов (Ант Скаландис).
«В издательском деле рукописи, направляемые на редактуру, обозначаются тремя цифрами и тремя буквами. Например, «318 ББЛ» или «412 АМР»… Но я потом только об этом узнал.
Как-то раз был в одном московском издательстве. Там у меня редактор знакомый. Вот, захожу я, а он с какой-то толстенной рукописью возится. Мы начали разговор, но вдруг его куда-то позвали. От нечего делать я полюбопытствовал, как называется редактируемый им роман. И аж вспотел, увидев. На первой странице было четко напечатано: «286 ЖОП».
Много я думал про этот роман. Представлял персонажей, коллизии. Позавидовал, что не я его написал… Про то, что он должен был стать бестселлером, не стоит и говорить. Когда пришел товарищ, я осторожно спросил, показывая на рукопись: «Пелевин?» Тогда-то он и объяснил мне про буквенно-цифровое обозначение…
Добрый Ларионов
Фэн и книготорговец Володя Ларионов, сделал со мной интервью для газеты «Ex Libris». Вопросы отправил е-мейлом, а я ему назад – ответы. Он – еще вопросы и уточнения, я – еще ответы и добавления. Короче, добротно поработали, текст был на полосу, фото я ему хорошее отправил… Выхода этой газеты ждал с нетерпением, все-таки всероссийский уровень… И вот он кидает мне письмо: «Юля, покупай завтрашний номер».
Назавтра я бегу к ларьку «Роспечати» с намерением купить десяток номеров, чтобы дарить друзьям. Но купил только один. В архив. Объясняю, почему.
Я открываю газету и действительно вижу полосный материал с моей фотографией… И заголовок: «Липедоптерист». «Липедоптерист», понимаете! В начале материала дано объяснение, что «липедоптерист», это ученый-энтомолог, специализирующийся на бабочках. В связи с повестью «Бабочка и василиск» и романом «Цветы на нашем пепле», в котором действуют разумные теплокровные бабочки, лепидоптеристом окрестили и меня… Но кто же это будет читать?! Да каждый сразу решит, что «Липедоптерист» это какой-то особо хитровыебанный педераст! Попробуйте это словечко на вкус сами, и вы почувствуете то же…
Не стал я никому дарить эту газету.
Ты был моим любимым писателем детства, Гаррисон…
На «Интерпресскон-99» я приехал на костылях. Ногу сломал. Сопровождал меня Костя Фадеев. Бедняга. Помню, утром, проснувшись в поезде, я сказал: «Пора вставать», и Костя, бормоча: «Ненавижу носки», полез под полку-кровать…
Так вот, я приехал на костылях. Оказалось, это очень вредно для здоровья. Потому что каждый приходит к тебе в комнату и настаивает на том, что ты должен с ним выпить. Делают они это из жалости и искренней симпатии к тебе… И ты никуда не можешь убежать от них.
Я не спал всю ночь. Под утро, когда поток паломников к моим мощам, наконец, иссяк, я доковылял до лифта и спустился в фойе: решил выйти на улицу подышать свежим воздухом, так как мой номер паломники прокурили насквозь.
Надо добавить, что на «Интерпресскон» должен был приехать Гарри Гаррисон.
И вот я выхожу из лифта, пьяный, с цельнозагипсованной ногой, на костылях, с безумными глазами, и вижу ими благообразного седого старичка с чемоданами и хорошенькой девушкой рядом с ним. Я сразу понял, что это Гаррисон.
Я смело подхожу к ним и, ткнув старичку в грудь пальцем, сообщаю:
– Ю ар Харри Харрисон!
– Йез, – соглашается старичок, – ай эм.
Я указываю на девушку и заявляю:
– Ю ар хиз дотэ.
– Нет, – отвечает она на чистейшем русском языке, – я переводчица.
– Прекрасно! – обрадовался я. – Переведите тогда ему, что вот я, первый человек, которого он тут повстречал, торжественно заявляю: он – один из моих любимых писателей детства.
Девушка перевела, Гаррисон пролопотал что-то благодарственно-вежливое, и тогда я решил форсануть и поблагодарить его на его родном языке. Сделав это, я засмущался и вышел-таки из фойе на улицу. От волнения даже закурил.
За мной вышла и девушка-переводчица. Тоже закурила. Потом мрачно спросила:
– Вы английский хорошо знаете?
– Совсем не знаю, – признался я.
– А фильмы американские часто смотрите, – продолжила она скорее утвердительно, нежели вопросительно.
– Бывает, – признался я, не понимая, к чему она клонит.
– Вот-вот, – покачала она головой. – То-то вы, вместо «сэнк ю», «фак ю» говорите…
Зоя
У моего друга музыканта Марата отобрали права, и он попросил меня:
– Юля, через неделю Танька (его тогдашняя возлюбленная) с подружкой приезжают из Питера. Я пообещал встретить их, поезд ночью приходит, в Юргу… Съездим туда на твоей машине, встретим их?
Я согласился. Но через пару дней вел свой «Форд» пьяный и разбил рулевое. Сообщил об этом Марату. Тот расстроился. «Что же делать?.. Давай, тогда поедем на моей машине, ты будешь за рулем, а я буду рядом. Если гаишники остановят, все нормально…» На том и порешили.
Ехать на маратовской копейке было непривычно и страшно. После «Форда» было такое ощущение, что ты – в игрушечной машинке, которая, к тому же, плохо тебя слушается.