Просто солги
Шрифт:
— Кесс, почему ты не дома? — покровительствующе спрашивает Шон, как будто он, черт возьми, мой отец.
— А почему у тебя руки в крови? — в свою очередь интересуюсь я.
…
Полная разочарования, я резко открываю холодильник. Но уже не в поисках чего-нибудь — конкретно в поисках пива.
Глаза щиплет, и мне вновь хочется плакать. Не знаю, почему. Вроде бы я, наоборот, салюты должна пускать от того, что Шон меня
— Ты убил… — запинаюсь, — … это?
Шон кряхтит — не могу понять, от смеха или от раздражения. Чувствую, как он отталкивает меня от холодильника и вырывает из рук чудом добытую бутылку.
— Этого, — мне кажется, или он действительно меня передразнивает? — больше нет. Можешь не беспокоиться.
— А как же остальные? — Конечно, у меня мысли только о собственной шкуре, как у последней трусихи. — Он ведь не был всей шайкой?
— Вот скажи мне, Кесс. — Шон на секунду замирает — возможно, подбирает слова. — Скажи, какого хрена ты а: стала разговаривать с этим по телефону; и б: у тебя, что, в заднице тайное шило, что тебя угораздило совершенно "случайно" очутиться на месте вашей с этим красавчиком "встречи"?
Я понимаю, что у меня нет оснований злиться на Шона, но все равно злюсь. Скорее, даже не на него, а на Кима, которого, как всегда не оказывается рядом, на Кима, который за все время нашего знакомства так и не сказал: "Знаешь, Кесси, у меня вообще-то есть невеста, с которой, мы вроде как помолвлены, так что можешь выбросить всю эту муть, о которой ты думаешь 24 часа в сутки, из головы". Но он молчал. Все это время молчал.
Хренов ублюдок.
— Отдай мне бутылку, — шиплю я и протягиваю руку в воздух, даже не ожидая, что Шон послушается.
— Мне казалось, ты не пьешь.
— Тебе показалось.
И он отдает мне бутылку. С сомнением, с недоверием — я чувствую. А еще чувствую, что он весь вечер будет за мной присматривать, чтобы, когда я надерусь в хлам, любезно уложить меня в кровать.
На второй этаж подниматься слишком далеко, и я направляюсь к парадной двери. Думаю, Шон на меня наорет. Мысленно я уже готовлю свои колкие ответы на его прямые вопросы. Жду, пока он схватит меня за руку, как в хорошем кино.
Но он не хватает. Спорю на что угодно — Шон сейчас стоит, облокотившись об стену, и, сложив руки под грудью, молча наблюдает за мной. Бьюсь об заклад, что это именно так.
Дверь за мной захлопывается сама, и мне кажется, что навсегда. На ступеньках сидеть холодно, а воздух такой разреженный и свежий, что понимаю — сейчас, по крайней мере, раннее утро.
Но меня мало волнует перспектива простудиться. Я сажусь, зажимаю в руках предварительно открытую бутылку пива (как будто греюсь об нее, но она даже еще холоднее, чем ступени, на которых я сижу) и слушаю. Просто слушаю.
Где позади меня воют собаки. Протяжно, жалобно. Точно пытаются посочувствовать мне, типа сказать: "Подумаешь, Кесси. Вот фигня. С тобой ведь еще и не такое бывало, ведь правда?" И правда, как я могла забыть?
Но только такая неудачница как я может самовольно отправиться на встречу с совершенно незнакомым ей злобным и кровожадным маньяком и вот так вот сесть в лужу.
"Даже сдохнуть нормально не дадут", — ворчливо думаю я и делаю большой глоток горькой жидкости из холодной бутылки.
Мне категорически не нравится, но я уперто продолжаю пить, пытаясь этим что-то доказать себе, доказать Киму. Он меня сейчас не видит, но для меня это имеет небольшое значение: всегда можно представить, что он рядом.
Такое ощущение, что омерзительное пойло уже течет мимо рта — просто по подбородку, стремительно капая на мой ну просто замечательный синий жакет с мысленно оторванными пуговицами.
И тут кто-то выхватывает у меня бутылку из рук. Движение резкое, стремительное, но я не могу почувствовать в нем мужскую силу.
— Эй, Шон! — возникаю я. — Отдай!
Кто-то осторожно опускает бутыль на холодные ступени — достаточно далеко от меня, хотя я и прекрасно слышу, куда именно, — и садится рядом со мной. Тело теплое, незнакомое.
Но незнакомое до того момента, пока мой собеседник не открывает рот.
— Тебе не следует так делать, Кесс, — заверяет меня ТупицаДженнифер (именно так, в одно слово).
— Только тебя забыла спросить, — огрызаюсь я и громко икаю. — В конце концов, от пива не пьянеют.
— Пьянеют от отчаяния, от боли, от безысходности, от злости, от зависти — от чего хочешь можно опьянеть, — возражает моя собеседница.
Я поворачиваюсь в ту сторону, где — предположительно — должна находиться очаровательная мордашка Дженнифер.
— Слушай, Джен, что ты со мной как с ребенком разговариваешь? — Мне кажется, я вкладываю в вопрос больше сожаления и откровения, нежели планируемой язвительности.
— Прости. Просто я привыкла. — Джен негромко хихикает. — Понимаешь, я детский психолог.
Наверное, это и есть тот момент, когда я начинаю относиться к этой слегка помешанной девушке немного по-другому. Весь мой разум тут же точно делится на две половины, одна из которых хочет засмеяться вместе с девушкой, а вторая — врезать ей прямо в челюсть, чтобы не зазнавалась.
— Хорошо, — я пытаюсь расслабиться и пойти на попятную. — Тогда расскажи мне лучше, как давно вы знакомы с Кимом.
— А он, что, обо мне совсем не рассказывал?