Просто солги
Шрифт:
— И я тебе тоже поэтому же нужна? — Я хочу провалиться сквозь землю, хочу зажать уши руками, чтобы не слышать ответа на собственный вопрос.
Чтобы как маленькая девочка: "Ким, я тебя не слышу — не слышу — не слышу…"
…
До Детройта ехать сутки. Мы молчим. Начинаю сомневаться, была ли вся эта погоня и глупые откровения, но онемевшей рукой касаюсь затылка и обнаруживаю свалявшиеся в грязи волосы. Значит, не снится.
Ноги
Смущает одно — я не чувствую послевкусия спасения от смерти. Как будто так всегда и было: я еду, поджав ноги, он ведет слишком быстро, почти не тормозит, и в машине больше не играет классика.
Мне вообще не хватает музыки. Слышать и слушать — моя единственная привилегия, так почему я обязана жертвовать ей?
Внутри себя я постоянно танцую. Медленно-медленно…
И глаза у меня завязаны шелковой лентой. Я не слепая — просто хочется не видеть, а только слушать.
В этом видении нет даже Кима — никого, похожего на него. В этом видении только я, и здесь я танцую. Медленно-медленно…
В голове звучит музыка: легкая, осторожная, — а мотив похож на тот, что я придумала. И я не успеваю поймать тот момент, когда музыка из моих мыслей материализуется и начинает ненавязчиво наполнять теплый салон автомобиля.
Я почти счастлива и почти улыбаюсь. Почти чувствую, что Ким, кажется, улыбается тоже.
Но музыка исчезает. Так же резко, как и появилась.
— Ты ненормальный, Ким? — спрашиваю я удивленно.
— Нет, — спокойно отвечает он (как будто тоже думает, что ему все приснилось и на самом деле ничего и не произошло), — просто ты как-то по-особенному реагируешь на музыку, Кесси. Мне порой кажется, что внутри тебя установлена целая музыкальная шкатулка.
— Как та, что ты мне подарил на прошлое Рождество? — вспоминаю с улыбкой.
— Вроде того.
Шкатулка была огромная, из вишневого дерева. Ким тогда сказал, что привез ее из Японии и миниатюрная гейша внутри нее олицетворяет всевидящее око земли, а мелодия — это что-то вроде той колыбельной, которую земля поет нам, чтобы погрузить нас в безмятежный сон. Еще очень долго я потом тщательно ощупывала каждый изгиб, каждую плоскость неподъемной шкатулки, все пытаясь угадать, как же она выглядит на самом деле.
Ким снова молчит. И это молчание медленно сводит меня с ума.
…
Мне жарко, душно. Такое чувство, что еще чуть-чуть, и я точно задохнусь в собственных страхах.
Как хочется сказать: "Нет, ничего нет, не было и не будет, — я все та же Кесси, слепая, одинокая, все та же…" Но у меня нет привычки так бессовестно лгать себе, нет желания унижаться перед собой. Как будто мне мало Кима.
Лгунья Кесси — так бы назвал меня Ким, если бы узнал всю правду. А что? Вполне звучит.
— Тебе жарко? Может, выключить обогрев? — спрашивает он как бы между прочим.
— Нет.
— Может, есть хочется? — интересуется Ким уже более навязчиво.
— Нисколько. Не переживай.
— И жить уже не хочется, да, Кесс?
— Нет, — отвечаю я машинально и даже уже не думаю о смысле сказанного.
— Значит, я зря тут спасаю тебя?
— Может, и зря, Ким. Я не знаю, правда, — честно признаюсь я и прикусываю нижнюю губу. Но никак не могу понять, сказала ли я правду или соврала. Опять.
— Только предупреди, как примешь окончательное решение, — язвит Ким, и мне становится противно.
— Обязательно, — с такой же желчью отвечаю я.
И все же, я несправедлива к нему, но это выше меня — признаться в собственной слабости. Выше — сказать, что я нуждаюсь в нем, как ни в ком другом. Выше — согласиться, что мне действительно очень душно, и вообще я жутко проголодалась.
Это намного выше — сказать: "Ким, у меня от тебя башню сносит".
Вместо этого говорю:
— И как долго ты собираешься меня за собой таскать, как тряпичную куклу?
— Знаешь, Кесс, это как компьютерная игра. Море адреналина, загадок и прочей фигни. Ты скрываешься от погони, сердце уходит в пятки, встречаешь умопомрачительную красотку… Отличие только одно, Кесс: у тебя только одна жизнь. И сохраниться нельзя. Дерьмо, правда?
— А умопомрачительная красотка — это я? — спрашиваю, и он начинает смеяться, истерично.
— И это все, что тебе хочется знать? — интересуется он, но я чувствую, что он нервничает. Потому что почти не дышит.
Когда мы въезжаем в Детройт, уже почти полночь. Чувствую городской запах и суету ночного города. Чувствую, как Ким постепенно расслабляется, но это все потому, что я молчу.
У меня предчувствие, что скоро все закончится.
Опять ложь. Потому что все закончилось еще пять лет назад, когда этот урод говорил мне, чтобы я не двигалась, не пыталась его обмануть…