Просто солги
Шрифт:
…
Ее зовут Лея. И она может целый день просидеть неподвижно. Так, по крайней мере, мне кажется.
И от нее постоянно исходят звякающие звуки. Как будто она двумя кремнями пытается выжигать в комнате искры.
Звякк. Звякк.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я. Мне не нравится эта Лея, не нравится, что Джо привел ее в эту комнату ("не мою комнату") и сказал, что мы будем здесь вместе жить. Надеюсь только на то, что они получат от меня,
Лея молчит. Но звяканье никуда не пропадает — наоборот, учащается.
Мне становится неуютно, и я больше не задаю лишних вопросов. Как показывает практика, в этом доме на них никто не отвечает.
Пытаюсь замкнуться, уйти в себя, пытаюсь подумать о чем-нибудь постороннем, не имеющем отношения к тому, что только такая безмозглая тупица, как я, могла добровольно дать себя похитить. Но в голову лезет только Ким — точнее, не сам Ким, а Ким и Дженнифер. Я пытаюсь представить их вместе, в разных местах, в разных позах. Пытаюсь вообразить, как Джен готовит ему ужин, а он смотрит бейсбол по телевизору. Пытаюсь. Не получается.
Тогда эта картинка исчезает из моей головы, и появляется другая.
Шон звонит Киму и говорит о том, что Кесси сделала ноги (или кто-то помог ей их сделать — не важно). Эта ситуация мне нравится гораздо больше, нравится представлять, как лицо Кима сначала вытянется — потом позеленеет. Как он будет биться головой об стенку только оттого, что ему не удалось предусмотреть все.
Но вскоре мне становится скучно думать и об этом.
Тогда вспоминаю, что я все-таки каким-то чудом умудрилась прихватить с собой ту самую фотографию из рамки, от которой так пахло Кимом. Достаю потрепанную карточку из внутреннего кармана жакета и принимаюсь жадно вдыхать знакомый запах. Мне кажется, в этот момент даже монотонное звяканье прекращается.
— Что это у тебя там? — спрашивает Лея.
У нее молодой голос, но хриплый. И от нее пахнет алкоголем.
Она выхватывает у меня карточку из рук и закуривает. Я чувствую.
9. "Это все становится бесполезным. Все"
Это все становится бесполезным.
Все.
Все: моя жизнь, эти бесящие меня до чертиков бесконечно повторяющиеся звуки из соседних комнат и эти омерзительные запахи, от которых начинает шипеть в горле. Все это чистое дерьмо.
Я не вижу ни в чем смысла, и мне хочется воскликнуть: "Вы, что, не видите?! Не видите, что все это бесполезно?!"
Но я почему-то молчу. И все возвращается на круги своя. Моя жизнь, бесконечно повторяющиеся звуки из соседних комнат и эти омерзительные запахи, которых, кажется, становится только больше.
…
Ее зовут не Лея. Эту девушку, сидящую на моей кровати-диване-кушетке прямо напротив меня и теребящую единственно важную мне вещь, зовут вовсе не Лея.
По крайней мере, она сама так говорит.
Но свое настоящее имя, она мне — конечно же — никогда не скажет. Никто из них не скажет.
Поэтому я буду звать ее Лея — так проще. Лея — скрипачка. Она говорит, что может слышать то, что больше никто в этом мире не слышит — музыку. В ответ я только фыркаю, но негромко, чтобы она не услышала.
— На фотографии ты со своим парнем? — хрипит Лея, и все мое тело мгновенно напрягается.
Мне хочется спросить у нее, как выглядит этот парень, какие у него глаза, какого цвета волосы. Хочется спросить, почему она решила, будто бы это мой парень. Но я молчу. Просто никому не доверяю.
И, похоже, что я сама знаю, что это за фотография. Это был единственный раз, когда я позволила Киму со мной сфотографироваться. Это была ярмарка. Прошлой весной.
Внутри, где-то глубоко, мне становится гораздо теплей.
— Он не мой парень, — отвечаю я спокойно. "У него есть Джен", — хочется еще почему-то добавить, но Лея наверняка не поймет. — Мой друг, — поясняю я, чувствуя, что Лея и не собирается задавать новых вопросов, а только усиленно вдыхает сигаретный дым.
— Мне бы такого друга, — хрипит она на одном дыхании, резко выпуская изо рта омерзительного запаха кольца. Я не вижу — я чувствую.
— Почему?
Лея булькает что-то непонятное и резким движением засовывает фотографию обратно мне в руки, как будто на ней какие-то особо опасные бактерии.
Затем я слышу, как девушка возвращается обратно в свой угол и снова начинает усердно звякать.
Приносят завтрак. Как в тюрьме, черт бы их побрал.
…
Чтобы жить счастливо, достаточно поступать нечестно, постоянно лгать и никогда не смотреть в глаза людям. Потому что в глазах — боль.
Мне неуютно, потому что в этот самый момент — я знаю — Джо смотрит мне прямо в глаза.
— Сосредоточься, Кесси. — шепчет он. — Что ты чувствуешь?
У меня ладони потеют, и кожа на губах вот-вот лопнет. Я пытаюсь контролировать эту волну беспричинного страха. Пытаюсь. Не получается.
Еще у меня стучат зубы. Поэтому, когда говорю, звуки очень похожи на те, которые издает бедняга Щелкунчик при разгрызании ореха.
— Мне фигово, — выдавливаю я сквозь дикую дрожь и понимаю, что все обстоит действительно так.
— Нет. Не так. Что ты чувствуешь? — спрашивает Джо.
Я молчу. Ответ крутится на языке, но я просто не могу подобрать слов.
— Можно мне воды… — запинаюсь, — …и успокоительного?