Просто солги
Шрифт:
— Можешь не волноваться. Я не буду рассказывать Киму об этом.
Я не знаю, что он имеет в виду, но мне кажется, я ему благодарна.
37. "Возможно, это не то"
Возможно, это не то, чего мне когда-то хотелось испытать. Вероятно, это не те чувства, не те мысли, не те желания. Не та Кесси, которой мне хотелось бы быть. Не те улыбки, которыми мне хотелось бы улыбаться. Не тот мужчина, который должен обнимать меня, когда мне плохо. Не тот дом, о котором я должна мечтать. Окна не того цвета.
Он уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но я прерываю:
— У меня все в порядке, Джо, спасибо.
Я кутаюсь в старые, наиболее живые воспоминания и уже не чувствую осеннего холода за окном. Холод уже другой, но его, похоже, он тоже чувствует.
…
Я больше не могу — не хочу — дышать. Не хочу чувствовать, как уже не где-то за стеной — в моей голове — снова и снова повторяются одни и те же стоны. Я хочу закрыть глаза и забыться. Навсегда.
Мне кажется, что все, что со мной происходит, — обыкновенный кошмар. Вот я и убеждаю себя, что осталось еще немного, осталось только проснуться. Но даже для сна все выглядит слишком реалистично. Слишком не так, как мне хотелось бы.
Я закрываю-открываю глаза. Закрываю-открываю… Но вместо привычной темноты — вновь и вновь этот слепящий глаза свет. Как будто кто-то специально направил на меня это обжигающее солнце.
Стараясь спастись от обжигающих лучей, я переворачиваюсь на другой бок и снова пытаюсь заснуть. Чья-то ладонь ложится на мое бедро, и я думаю, что, возможно, мне это прикосновение только снится. Но ладонь теплая, живая.
— Кесси, — доносится знакомый голос откуда-то издалека. Голос, который я узнаю где угодно. Но он уже больше не кажется мне плохим парнем. Скорее, наоборот: он кажется мне кем-то единственно светлым в этом мире.
На локтях я приподнимаюсь, чтобы посмотреть на него. С нерешительным взглядом и поджатыми губами. По шкале серьезности на этот раз он получит, вероятно, все десять.
— Мне… нужно сказать тебе кое-что.
Тон. Этот тон мне не нравится. Тон, предвещающий неприятности.
Сердце начинает биться сильнее, и я понимаю, что не хочу, чтобы он говорил то, что хочет сказать. Возможно, это просто не стоит того. Правда часто не стоит лжи.
Я не киваю, не даю ему позволения говорить, но ему мое разрешение и не нужно. Он тоже тяжело дышит, тоже не хочет, чтобы я услышала то, что он собирается сказать мне.
— Тебе нужно уехать из Нью-Йорка, — выдыхает он. — Для тебя здесь уже больше не безопасно.
Мне нечего ему ответить. Конечно, я могу сказать, что никуда не поеду, но это будет неправильно. Это будет уже за гранью того взаимопонимания, которое между нами установилось.
На душе гадко. В горле — сухо. Но я чувствую: ему так же хреново, как и мне сейчас.
Его пальцы судорожно бродят по моему телу, точно он пытается наощупь запомнить меня, запомнить, как я выгляжу. И глаза его закрыты. Мне нравится наблюдать за ним, нравится чувствовать его прикосновения. Раньше я бы сказала, что не нравится, но тогда — раньше — я была лгуньей.
На мгновение мне кажется, что он приближается ко мне, чтобы поцеловать, но, пересилив себя, я слегка толкаю его в плечи. Тогда — раньше — я бы позволила. Но не сейчас. Нет.
И он, кажется, понимает, иначе бы стал сопротивляться. И впервые в нашем симбиозе последнее слово оказывается за мной.
— Я хочу увидеть Джейн, — шепчу. Шепот хриплый, рваный, как у душевно больной.
Он — кивает. Может быть, слышит, а может просто кивает ради того, чтобы кивнуть. Но, по крайней мере, кивок как-никак выражает согласие.
— А я хочу… — ехидно начинает он, но я прерываю его. Понимаю, что тоже этого хочу. Тогда — раньше — не хотела бы.
И я тоже хочу запомнить о нем каждую мелочь. Но в памяти остается только дыханье.
…
Холодный быстрорастворимый кофе обжигает внутренности, и от неожиданности я давлюсь. Остальные стараются и вовсе не смотреть в мою сторону, как, впрочем, и я в их. Лея тоже где-то на заднем плане. Тоже не смотрит.
В моем присутствии похожие одна на другую девушки в одинаковых безразмерных майках даже не перешептываются. Боятся, что я смогу их услышать, прочувствовать.
Помятые после очередной "рабочей смены", невыспавшиеся, они кажутся мне чем-то близким. Не семьей, но понятием отдаленно на нее похожим. Они единственные, кто знают мою тайну так же хорошо, как и я знаю их. Я слышу все их самые сокровенные мысли, каждый непроизвольный стон. Слышу даже то, что они сами не слышат.
Тогда, чуть больше года назад, они все видели, как Джо притащил меня в дом с синими окнами. В тот вечер, оказывается, у них было что-то вроде вечеринки. Блестящий, показной шик, и на этом фоне я — грязная, испуганная, забитая. Кесси, которая пришла их всех просто поразвлечь. Кесси, которая сейчас покажет свой самый зрелищный трюк.
И им наверняка нравилось, что они могут видеть меня, могут перешептываться обо мне, показывать пальцем и смущенно хихикать, аристократично прикрываясь своими маленькими ладошками.
Систематично, через каждые несколько секунд я ловлю на себе заинтересованные взгляды, уже по какой-то дурной привычке пущенные из-под ресниц. Мое терпение медленно, но верно начинает иссякать. Последняя капля — звонкое помешивание кофе легкой ложкой из дешевого неопознанного металла. От раздражения я резко опускаю свою чашку на столешницу, и та звонко приземляется на стеклянную поверхность, как будто чашка такая же взбешенная, как и я.