Просто жизнь
Шрифт:
— Хорошо-то как… — пропела она. И вдруг рассердилась: — Хоть бы голову смочил, утюг!
Ольга оглядела голову Петра с усмешкой, взглядом мастера.
— Ну и нахалтурил тебе кто-то с прической, — искренне возмутилась она, — криво, косо, патлы торчат. Жаль, ножницы не взяла…
— Да ты что, забыла, что ли?! Сама же подстригала…
— Ой, господи боже мой, дура я дура, свое не признала! — И Ольга закачалась от смеха, как Цветок при сильном ветре. Смеялась она простодушно, звонко, смеялось лицо, смеялись плечи, спина, —
Она перестала смеяться неожиданно, будто запнулась за что-то. Это произошло в тот миг, когда она взглянула в глаза Петру. Смех погас, но не от обиды и не от огорчения — Ольга притихла напряженно, с опаской, как это случилось в лесу на брусничной поляне.
Петр отвернулся и сам внезапно почувствовал, что смущает Ольгу своим взглядом и что этот взгляд смущает его самого.
— Пойду хворосту пособираю на вечер, — сказал он.
— И я с тобой.
Ольга быстро оделась, Петр тоже натянул рубашку и брюки, чтобы не ободраться о сухие ветки.
— Мы скоро. За дровами! — крикнул он Илье, осторожно вылезающему из реки.
— Ладно, не спешите, — и махнул рукой: — Вон за теми кустами я видел кучу валежника!
Петр и Ольга пошли по жесткой осоке, еще влажной от росы, хотя уже была середина дня.
— Завтра тоже будет хорошая погода, — заметил Петр. Ольга промолчала. — А ночью, может, поднимется туман и похолодает. Надо бы сходить к скирде да побольше принести соломы под палатку, — снова заговорил Петр, догадываясь, что Ольга сейчас думает о чем-то другом, слишком печальны были ее глаза.
— У тебя в самом деле есть жена? — вдруг спросила она.
— С чего ты это взяла? Я же тебе сказал, нет и не было.
— Я еще тогда подумала, что ты меня разыгрываешь, — кивнула Ольга. — В парикмахерских у вас развязываются языки.
— А я нарочно согласился, — в тон сказал Петр.
— Зачем? — быстро спросила Ольга.
— Тебе так хотелось.
— А ты всем угождаешь?
— Почему всем, только хорошим девушкам, — улыбнулся Петр.
— И многим ты наугождал? — полушутя-полусерьезно поинтересовалась Ольга, подобрав на ходу сухую ветку.
Петр молчал, не зная, в какую сторону теперь повернуть разговор, — болтать попусту не хотелось, не то было состояние, он понимал, что и Ольга спрашивает не просто так.
Она первая не выдержала молчания:
— Вы с другом сегодня здесь, завтра там, всех вам разве запомнить…
Ольга теперь только делала вид, что ищет валежник, наклонялась, а сама напряженно ждала, что скажет Петр. Он ответил не сразу:
— Встречалось немало девушек… Но ты, Оля, напрасно думаешь о нас так… Ищем любимую, как все, — недолет, перелет… — Петр стал вспоминать, раскрываться, он сам себе пытался ответить, почему до сих пор не смог найти свою избранницу.
Валежника вокруг было много. Он
— Давай сначала сходим за соломой, сделаем волокушу и потащим все сразу, — предложил Петр. Ольга согласилась.
Надо было идти за дорогу, потом перепрыгивать через канаву и топать по колючему рыжему полю, ощетинившемуся стерней. Высоченная скирда была обдергана со всех сторон, тут, наверно, ночевали не раз шоферы дальних рейсов или туристы, которых теперь все больше в этих древних краях, названных «Золотым кольцом».
— Посидим?
Ольга опасливо покачала головой:
— А не заждется ли друг?
— Он знает, что ему делать. Захочет разжечь костер, там есть дрова на первое время. Да и сообразит, если что…
— Ой, хитер ты больно, — Ольга погрозила пальцем. — Зачем привел? Солому брать или рассиживаться тут?
Петр бросился возле скирды на солому и развалился на спине, разметав руки и ноги:
— А не перенести ли нам сюда штаб-квартиру?
— Да ты что! Приедет какой-нибудь тип на лошадке, перестреляет всех как зайцев. Я так испугалась за тебя, ужас.
— Я тоже за себя испугался. Только не сразу. Если бы он шлепнул меня наповал, я умер бы счастливым.
— Глупый. Разве можно умереть счастливым в таком возрасте…
— Подумаешь, никто обо мне не заплачет, только вон ты да Илья. Верно говорят, на миру и смерть красна… Ты да Илья на меня смотрели, да солнце, да яблоки… и ничего было не понять, кто кричит, зачем кричит, когда все так хорошо.
— Чудак. Вприпрыжку побежал в сад. Сколько тебе?
— Уж многовато… Четверть века.
— Сколько?! Да ты еще мальчишка по сравнению со мной, — сказала Ольга, опускаясь на солому и поправляя волосы.
Петр погладил ее по плечу. Он все еще лежал, развалясь на мягкой соломе, смотрел в небо, где высоко кружились, парили коршуны. Его задело слово «мальчишка», но виду он не подал.
— Да, мне двадцать пять, а ты, Оленька, выглядишь на восемнадцать.
Петр прижал ее к себе, ткнулся губами и носом в щеку.
— Не надо! — Ольга резко отстранилась. — Думаешь, взял на мотоцикл, так все можно? Знаю я таких мотоциклистов. Прикидываетесь, а самим только одного и надо… Ненавижу вас всех!
Ярость Ольги была такой внезапной и такой сильной, лицо ее покрылось красными пятнами, глаза сделались маленькими, злыми, обжигающими, так что Петр испуганно залепетал:
— Честное слово, не хотел. не подумал… прости…
Ольга опомнилась:
— Я уже старуха, вот и злюсь. Мне уже к тридцати, а еще не замужем… да и знать вас не хочу.
Теперь он разглядел возраст Ольги — в глазах, в коже, в уголках губ. О возрасте особенно отчетливо говорили ее пальцы и ладони, испещренные мелкими морщинами, отчетливо пересекаемые глубокими линиями.