Простодушны и доверчивы
Шрифт:
— Он уже мой, — нагнувшись к ней, прошипел Моргощь.
Выпрямился, задрал голову и проорал:
— Кольхни! Она твоя!
Поразительней всего было то, что Ольга ни чуточки не боялась, с интересом наблюдая за развернувшейся в её сторону тьмой. Хотя испытать боль не хотелось бы. Впрочем, от главного её избавили: от необходимости выбирать невыбираемое — эта мысль наполняла душу невообразимым облегчением.
Она лежала на спине, таращась на приближавшуюся тьму. Нешто сидел рядом, преспокойно играясь с пеплом: пересыпал его с руки в руку и задумчиво лыбился. Развязка приближалась. И тут — как говорится — откуда
А на макушке змеи Ольга разглядела маленькую — с ладонь — женскую фигурку с посохом-веточкой. Верней сказать, нечто, сплетённое из светящихся нитей — вроде непритязательной куколки. Появление которой заставило тьму зависнуть над принесённым в жертву приставником и больше не двигаться.
Моргощь что-то проорал ей, но звуки так и не родились в кромешной тишине этого мёртвого места. Зато всё пространство заполонил лёгкий переливчатый звон:
— Кляча ты старая. Очей нет, так зри девке в душу. А то после исказнишь себя за неправедное дело. Да поздно будет.
Ольге показалось, что отповедь принадлежала светящейся куколке. Вроде та за неё заступалась. Она затаила дыхание — тем более что тьма опустилась прямиком на неё. Не поглотила, а лишь прикоснулась краешком и тотчас отпрянула. Теперь пространство заполонил неимоверный шёпот-шорох:
— Потатко умильно.
— Потатко, значит, птенчик, — привычно и абсолютно безмятежно перевёл Нешто-Нашто.
— И что это значит? — почему-то сочла нужным прошептать Ольга.
— То и значит, — авторитетно пояснил её радетель. — Ничо-то тебе не грозит. Просчитался враг твой умудрённый. Костоломица тебя не тронет. И никому того сделать не даст.
— А кто она? — невольно улыбнулась тьме так и не принесённая ей в жертву мученица. — Её, кажется, назвали как-то иначе.
— Кольхни? Да, един смысл. Она из первых. То ли до меня, то ли после здесь явилась — не упомню. Ты не гляди, что грозна с виду: в ей разум светлый уберёгся, не оскудел. Хотя и дух она, порождённый чистым злом. Когда орёл выбрасывает из гнезда своё детище.
Пока неспешный сказитель вещал, Костоломица успела накрыть собой окаменевшего колдуна. Тот до последнего что-то беззвучно орал, задрав голову и — как говорится — бешено вращая очами. Моргощь был в ужасе: просто нечеловеческом. Так и был поглощён одним из Большаков Нави — самым наибольшим.
А на грудь Ольги запрыгнула родненькая игошка:
— Ну? Долго будешь валяться?
В её глазках светилось торжество, замешенное на неописуемом облегчении. Она ещё больше растянула свой безразмерный рот и съязвила:
— Победительница демонов.
— Гата, — собственно, подспудно и ожидала её появления Ольга. — Спасибо тебе.
Она села и посмотрела на Гарафену — куколки на её голове не было. Значит, это и есть истинный облик благодетельницы? Видимо, так — во всяком случае, спрашивать Ольга не стала.
— За что спасибо? — удивилась Сумерла. — Мужу спасибо говори. Вовремя он тебя обрюхатил. Не будь в тебе новой жизни, никто бы нашу Кольхни остановить не смог.
— Сожрала бы за милую душеньку, — поддакнул ей Нешто.
— Я беременна? — опешила Ольга, невольно прикрыв руками живот.
И оказалась дома. Под навесом рядом с очагом, откуда её и умыкнули.
Примечание автора:
Все названия и описания словянских монстров — плодов необъятной фантазии наших предков — взяты из Словаря названий и символики Российской академии наук, Института славяноведения. Изучать его нормальному человеку, не увлечённому этим делом, невообразимо трудно. Но мне захотелось максимально использовать то, что роилось в головах предков, а не в больной фантазии автора. При этом я старалась не использовать те названия, которые были калькой с греческих, латинских или германских. Которых, кстати сказать, в древнеславянском пропасть.
Эпилог
— Ставлю десятку, что успеет, — оторвавшись от книжки, покосилась на захватчика Ветка.
Ольга оценивающе оглядела поле грядущей битвы и задумчиво показала головой:
— Принимаю. Не успеет.
Они принялись наблюдать за крадущимся к добыче белобрысым мальчонкой. Босоногим и беспортошным. В льняной распоясанной рубахе до колен — хотя Нешто и приволок любимцу несколько штанов на выбор. Сощуренные, яркие, как сапфиры, глазёнки налётчика горели неистощимым пламенем разбоя.
Торопившийся по своим таинственным делам Суседко подпрыгнул мохнатым мячиком. Попытался наподдать под задницу мелкому опричнику и бесчиннику — как обзывала того Бельмондошка. Голоногий богатырь всея Руси и окрестностей ловко увернулся и едва не пнул домового — машинально, а не со зла.
Но домашний оберегатель не разбирал подобных нюансов: набычился и приготовился к драке. Зарвавшийся балбес опомнился, прыгнул к столу, выхватил из вазы конфету и преподнёс домовому. Тот благосклонно принял извинения и покатился дальше.
Юный барс показал ему вслед язык и продолжил красться к дивану, на котором отдыхал отец. Тот что-то листал в сотовом, не подозревая о нависшей над головой угрозой. Ибо за мелким колобродником плыли по воздуху две огромные булавы. Грубо обработанные бесформенные железные дуры на деревянных древках — допотопней только дубины неандертальцев.
С первого взгляда, шалопаю их с места не сдвинуть — они ж размером с его голову. Но, попав в детские руки, булавы мистическим образом теряли в весе. Так что Степан Ильич крутил этими штуками легко, как жонглёр. И ведь уже никак не отнимешь — нередко сетовала Ольга — у оружия приставника один хозяин.
Который крался к отцу на цыпочках с единственной целью: хоть один разочек застать того врасплох. Подобные хулиганские попытки не прекращались с тех пор, как семилетний сорванец узнал, что он, оказывается, богатырь. И в школе — куда его безжалостно запихнули кровожадные родители — теперь может никого не бояться.
Впрочем, год учебы в первом классе доказал, что старательней всего сын учился держать слово. Ни разу не попытался продемонстрировать удаль молодецкую посредством наследственного вооружения. Если дрался, то честно: по-человечески. Хотя Ольга и подозревала, что из межмирья ему подыгрывают. Духи, которых Илья навербовал в охрану детям. Вот они-то и старались: то подножку Стёпкиному сопернику подставят, то глаза на миг прикроют — мало ли как можно исхитриться?