Просторы Многомирья

Щербинин Дмитрий Владимирович

Раскалённые губы огнедышащего существа дотронулись до лба Винда и юноша вскрикнул, вскочил. Отчётливо увидел два источавших багровый свет глаза, а ещё — сияние огня, которое вырывалось из прикрытой глотки.

— Ну что ты, Ворчалкин? — спросил Винд.

А затем осторожно дотронулся кончиками пальцев до своих глаз. Не почувствовал боли, но зато глаза Ворчалкина он видел очень даже отчётливо. И Винд обрадовался — теперь зрение вернулось к нему в полной мере.

Тут же, впрочем, и опечалился он, проговорил:

— И

на кой мне это зрение, если всё равно погибать придётся?

Огненные глаза Ворчалкина приблизились, Винд, ожидая нового немилосердного толчка, отшатнулся и проворчал:

— Съесть меня что ли решил с голодухи?

Ворчалкин не унимался — продолжал издавать всевозможные, урчащие звуки. Затем, всё же толкнув Винда в живот, развернулся и зашагал прочь, туда где каменная ноздря изгибалась.

Юноша окрикнул его:

— Э-эй, ты куда? Утопиться решил?.. Тебя эта зелёная слизь быстро разъест…

Ворчалкин не останавливался, а шагал дальше. Оставаться одному во мраке Винду совсем не хотелось и поэтому он, опираясь ладонью в стену, зашагал вслед за своим новым приятелем.

И вот увидел Винд, как Ворчалкин, вцепившись лапами в стены исполинской ноздри, выпускает языки пламени. Судя по обрисовавшемуся контуру, это был маленький дракон, даже и его сложенные за спиной крылья увидел Винд. Ну а огненные струи были направлены на зелёную массу, которая, оказывается, застыла и перегородила ноздрю.

— Зря стараешься, дружище, — вздохнул Винд. — Там, снаружи только смерть…

Но дракончик не унимался — испускал новые и новые огненные потоки. Вот повернул он к Винду голову и издал звук, в котором можно было расслышать веселье.

— Чему радуешься, дурачок? — удивился Винд.

Но менее чем через минуту Винд уже думал о том, что Ворчалкин не такой уж и глупый, а вот он сам зря раньше времени поддался унынию.

Под действием драконьего пламени, растапливалась зеленоватая слизь, и в образовавшийся проём уже проникали золотистые лучи солнечного света. Через несколько секунд ноздря статуи уже была расчищена.

Винд в нетерпении подошёл к её краю, выглянул наружу. Увидел он небо Многомирья и неспешно плывущие в нём облачка. Висели там миры, совершенно незнакомые ему…

Тогда Винд проговорил:

— Должно быть, землеед выплюнул статую, потому что она была не перевариваемой для его желудка… Ну что теперь? Чувствуешь себя свободным?

Ворчалкин издал радостный, громкий вопль и, сильно взмахнув крыльями, рванулся в это чистое, приветливое небо. Ну а Винду так не хотелось оставаться в душной ноздре громадной статуи, что он порывисто рванулся вслед за ним… В последнее мгновенье, всё же остановился, понимая, что шансов выжить, болтаясь в пространстве между мирами у него практически нет…

Винд проговорил:

— Эх, Ворчалкин, Ворчалкин… что ж ты?..

Затем, ухватившись рукой за выступ на стене, уселся, свесив ноги в синеющую бездну. Винд жадно вдыхал свежий воздух, думал о той, настоящей, зеленовласой Эльрике, и, оказывалось, что

образ этот уже не был таким ярким, как прежде. Конечно, хотелось увидеть родного сына, которого решили назвать Виктором, но всё это — и Эльрика, и их не рождённый сын, и все приключения, связанные с ЧИПОМ — всё это теперь отошло на второй план, в сравнении с недавними, тоже яркими событиями.

И, как бы убеждая сам себя, Винд произнёс:

— Я непременно должен попасть на Хэймегон.

Как только он это произнёс, раздался шум крыльев, и юноша увидел того, кого уже и не ждал — Ворчалкина.

Дракон замедлил свой полёт, и издал звук, который можно было расценивать, как приглашение. Что ж — выбирать Винду не приходилось, тем более, и понимал он, что второго шанса у него, быть может, и не будет. И вот, оттолкнувшись ногами от ноздри, он стремительно пролетел разделявшие их метры и вцепился в роговые гребешки, которые выступали из спине молодого дракончика.

Усевшись, держась ладонями за костяные выступы, Винд прокричал:

— Ну, Ворчалкин, неси меня на Хэймегон!.. Хотя, конечно, откуда тебе знать, что такое Хэймегон!..

Но, оказалось, что Ворчалкин понимал Винда и знал, что такое мир Хэймегон. Быть может, он слышал это название от кого-то, а, быть может, все названия ближайших миров уже были заключены в его голову при рождении.

Долго летели они. За это время сделали несколько остановок, опускались на незнакомые и всегда разные, не похожие ни на какие другие миры. Ворчалкин добывал пищу не только для себя, но и для Винда; поджаривал добычу языками пламени…

В общем, можно сказать, что эта заключительная часть путешествия была приятной, и не заключала в себе каких-либо тревожных событий…

И вот, толи на четвёртый, толи на пятый день их полёта увидели они мир Хэймегон. Винд сразу узнал Хэймегон, хотя, конечно, побывав здесь четыреста с лишним лет назад…

Мир-дворец — причудливое, чудесное сочетание зал, галерей, коридоров; величественная громада, в недрах которой можно было заблудиться и уже никогда не выйти на поверхность. Но, если прежде Хэймегон был покинутым, вымершим миром, на котором-то и обитала всего кучка вырожденцев, то теперь жизнь на Хэймегоне кипела, и это можно было заметить ещё издали: подлетали и отлетали от него всевозможные воздушные корабли, а также — и живые, крылатые существа, которые несли своих наездников или же сами являлись разумными и в наездниках не нуждались.

Вот и к Ворчалкину подлетел зелёный ящер, на спине которого, почти сливаясь с ним, сидел высокий, статный, облачённый в зелёные доспехи воин. Но бледное лицо воина было открыто, и сияли изумрудным светом его большие, тёмные глаза.

Он спросил у Винда:

— Кто ты такой?

Юноша ответил:

— Зовут меня Виндом…

— Ну а по какому делу летишь в наш Хэймегон?

— Хочу повидаться с Эльрикой.

— С какой ещё Эльрикой?

Винд, которому неприятен был этот допрос, ответил: