Простой советский спасатель 2
Шрифт:
Старшие дети вцепились в ручки, вытягивали шеи и пытались что-то рассмотреть с той стороны, которая с моего места не проглядывалась. Некоторые удерживали ревущих малышей, видимо, братиков или сестричек.
– Где? – крикнул я, надеясь, что Альбина меня услышит и поймет. Опасности я не видел, но понимал, что несчастье случилось с ребенком. Только где он, этот Алик?
– У трубы!!! – заорала теща.
Я на секунду обалдел: у какой такой трубы? Потом до меня дошло: ровно в центре кораблика торчала пароходная труба, разделяя десять кают поровну. В одной из кабинок возле нее
Я рванул навстречу «Юнге» и наконец увидел, что происходит. Корабль тащил за собой мальчишку, который зацепился лямкой штанов за отломавшуюся рейку. Цепляясь двумя руками за поручень, ребенок ревел и пытался поджимать ноги, но у него от страха и боли ничего не получалось. Как он оказался вне каюты, вопрос интересный, но не главный.
В два прыжка я подскочил к парнишке, подхватил его на руки и заорал, не выбирая выражений:
– Вырубай, мать твою! Вырубай карусель!
Снять лямку, надетую на рейку, сразу не удалось, и мне пришлось какое-то время бежать рядом с пароходиком, одной рукой удерживая пацана, другой отламывая планку. Наконец мне это удалось, и я остановился, перехватил ребенка двумя руками и облегченно перевел дух. Мальчишка обхватил меня за шею и заревел что было силы.
– Алик! Алик! – обрадованно закричала будущая теща и… перепрыгнула через низенький заборчик. Вот уж не ожидал от Альбины Николаевны такой прыти!
– Алеша, дай, дай мне! – женщина подхватила ребенка под ноги, потянула на себя. – Алик, ты цел? Алик?
– Те-отя-а Аля-а-а! – раздался утробный бас. – А-а-а-а-а! Я не хо-о-оте-ик-ел! – пацаненок развернулся к Альбине, обхватил ее шею руками и отлип от меня.
– Тяжело же! – я хотел поддержать, но Альбина Николаевна так вцепилась в парня, что проще у бульдога кость отнять, чем у женщины в таком состоянии ребенка.
– Алик, солнышко! Где болит? Скорую! Вызовите скорую! – закричала теща, увидев пацанячьи коленки, счесанные в кровь. – Я на вас в суд подам!
Узнаю Альбину Николаевну, не успела в себя прийти, уже угрожает контролерше, которая все еще боролась с дверью будки. В толпе замелькали милицейские фуражки, и я решил, что пора сваливать в общагу. Пока суд да дело, проторчу тут со всеми протоколами в лучшем случае остаток вечера, в худшем – до глубокой ночи.
Тем более сквозь толпу пробирался какой-то мужик, по всему выходит – папаша горе-матроса и, значит, тот самый возлюбленный дорогой тещеньки. Глядишь, помирятся.
Я потихоньку, подталкивая Альбину к выходу, начал осуществлять свой побег с места происшествия. Вытолкав женщину с ребенком прямо в объятья любовника, я нырнул в толпу и быстрым шагом пошел к выходу из парка.
По дороге остановился у каменной черепахи хлебнуть воды из фонтанчика и немного затереть одежду от крови. Прохладные тугие струи омыли мое разгоряченное лицо. И я припал к источнику. В детстве чего только мы не творили возле этих питьевых фигурок. И пили, что понятно, и устраивали водные баталии.
Зажимали большим пальцем пимпочку, из которой журчал фонтан, а потом убирали и смотрели, у кого выше выстреливала струя. Само собой, и брызгались всласть, когда рядом никого не было. В мое время все и вся в парке только за деньги… Чекушка воды без газа от семидесяти рублей. И это я молчу про цены на мороженое. Через дорогу в семейной магазинной сети лакомство в два раза дешевле. Капитализм, чтоб его…
Да и сам парк превратили в непонятно что. Сплошные кабаки, соревнующиеся в том, кто громче включит музыку, и китайская барахолка с товарами на любой вкус: от мигающих свистулек до надувных музыкальных шаров и водных пистолетов.
Гомон за моей спиной усилился, добропорядочные граждане наперебой рассказывали подоспевшим милиционерам, кого и за что нужно посадить. Но едва им предложили стать свидетелями происшествия, как желающие вмиг рассосались. М-да, определенно, есть вещи, которые никогда не изменятся в нашем мире. Я вздохнул и двинулся в общагу.
Студенческий приют встретил меня тишиной и прохладой. Оно и понятно, практически все студенты разъехались по домам. Остались такие, как я, которым в принципе некуда было податься (у моего студента, тело которого я занимал, и родни-то не осталось). Те из ребят, кто устроился на работу и договорился с комендантом насчет общежития, взамен помогая в ремонтных работах. Остальные разъехались по станицам и селам. Ну а городские изначально жили у мамки под боком. К нам только в гости захаживали.
Глубоким летним вечером в студенческом доме и вовсе никого, кроме вахтерши, не было. Молодежь разбрелась кто куда: кто на танцы, кто на свиданки, кто на море. Я поздоровался с Агриппиной Тарасовной, по-простому тетя Грапа, мельком подумал, надо бы у нее что-то про чудо-доктора поспрошать, а еще лучше про подземелья. Тарасовна была в таком почтенном возрасте, что могла и царя-батюшку застать. Но при этом шуршала электровеником и за порядком блюла строго, без ярого фанатизма, но и спуску студентам не давала.
Тетя Грапа знала все и обо всем, и обо всех, само собой. Госбезопасность со своей шпионской сетью в подметки ей не годилась, настолько отлаженно работала Агриппинина система сбора информации. Я притормозил было возле вахты, размышляя, спросить или не спросить. И если спросить, то в первую очередь о чем? Но лень-матушка одолела меня по всем фронтам, и я прямиком отправился в комнату, прихватил полотенце, сбегал в душ и с чувством выполненного долга завалился спать.
– Леша, Леша, очнись, Лешенька, – кто-то крепко держал меня за руку, окликая по имени.
Хотелось проснуться, но тяжесть в груди не позволяла вздохнуть, не давала пошевелиться. Где-то вдалеке послышались раскаты июльского грома. В наступившей тишине я вспомнил, как умирал там, в своем времени, и забился на кровати, пытаясь вырваться из душных объятий дурного сна. Но тело меня не слушалось.
В какой-то момент я увидел себя словно со стороны. Больничная палата явно на одного, чему я очень удивился. Петрович, что ли, постарался, устроил со всеми удобствами лучшего своего спасателя?