Простой советский спасатель
Шрифт:
На самое главное правило гласило: утренний клад (ночного утопленника) тащить на соседний участок! И сразу звонить ментам, чтобы они тело на себя брали, бумаги всякие отписывали. Иначе премии лишат. Не нас, конечно, Кузьмича. И обязательно зорко следить за соседями, чтобы подлянку не устроили, свой труп к нам не затащили.
Как ни странно, правила работали. И за все лето ни один курортник на нашем участке не утонул, как не старался.
Вот и сейчас один крупнокалиберный не протрезвевший мужик, который спокойной лежал на краю дамбы, вдруг подорвался,
Кузьмич выметарился и заорал в матюгальник витиеватую матерную речь, умело вписывая в нее информацию про буйки, за которые не заплывать, требовал вернуться «взад», и угрожал самолично утопить залётчика, если тот сейчас же не выплывет на берег. Мы е с Жекой молча и слажено побежали к лодке.
К мужику, орущему благим матом, мы добрались в считанные секунды. Кинули ему круг, а он не берет. Выпятив на нас залитые алкоголем зенки, мужик лупил по воде руками, и орал благим матом не хуже Кузьмича.
— Держи руль, — крикнул я Женьке, стянул майку и прыгнул за борт.
Ненавижу пьяных на море. Вот выше моих сил понять, какой водяной их тянет в воду после принятия на грудь? Хочешь самоубиться, купи веревку с мылом и избавь родных от своей дурной натуры.
Подгребаю. Краем глаза наблюдаю за Жекой. Стоит правильно, близко не подходит, эта живая водяная мельница, весом примерно в центнер, нашу лодку перевернет в два счета. Оцениваю обстановку и ныряю, чтобы подплыть к бегемоту.
Вспоминаю уроки нашего «сундука». Выныриваю и со всей дури луплю в висок. Мужик смотрит на меня протрезвевшим взглядом. А из носа у него течет кровь. Черт, Леха, как ты мог промазать-то? Удар отработанный! Удар — да, а вот тело-то новое, не слушается еще хорошо.
Снова прыгаю.
— Н-а-а-ач! — понимаю, что мимо.
Теперь моей жертвы разбита губа, а на
На лице моего утопленника написано такое изумление, что мне становится неловко. Вот лежал мужик, никого не трогал, захотел охладиться, а тут мы приплыли и давай его спасать. Может, он и не утонул бы вовсе?
Я в третий раз золотой рыбкой взметаюсь вверх над водой и опа, попадаю несчастному в глаз. Да что такое с этим телом? Драться оно умеет, а с прыжками из воды не дружит?
Протрезвевший несостоявшийся жмур вдруг вспоминает, что он умеет плавать и с с приличной скоростью начинает от меня сваливать.
На берегу, забыв все русские слова, на чистом классическом матерном вещает Кузьмич. Еще бы, за моими попытками спасти пьяницу, наблюдает весь пляж. Ох, чую, влетит мне по первое число. Но меня охватывает какой-то нездоровый азарт. Ту мою взрослую память опытного профессионального МЧС-ника словно кто-то отключает, возвращая на место молодого мальчишку, впавшего в раж.
С воплем: «Стоять, гад! Я тебя все равно спасу!» — я догоняю несчастного, попадаю ему по затылку, рывком дергаю за волосы обмякшее тело и тяну в лодку. Ошалевший Женька мне помогает, и мы с трудом втягиваем потерпевшего на борт.
Завели мотор, подходим к берегу, выгружаем тело. Оно вдруг вскакивает и бросается на меня. Мне ничего не остается, как встретить его двойкой в горло. Мужик падает, какое-то время лежит, таращась на нас троих, а затем вскакивает и резвым сайгаком несется по берегу.
— Ты, это, того, не переживай, — вздыхает Кузьмич, косясь на меня.
Я понимаю, ему безумно хочется свалить от нас в свой домик, достать заначку и накатить. Я бы и сам накатил, да ведь не даст, зараза!
— Вы, это, идите на пост, — махнул рукой Сидор Кузьмич. — С милицией я сам разберусь. Только ты, это, Леха… Ты сегодня больше никого не спасай. Женька, головой за него отвечаешь, понял?
— Понял, Кузьмич!
— Пусть с вышки только поссать спускается, — бывший мичман окинул меня взглядом, словно опасаясь за курортников, которых я могу захотеть спасти по дроге в туалет. — Все, брысь отсюда, салаги, — буркнул Прутков по прозвищу Прут и двинул в сторону патруля.
Доблестные граждане, видя такое безобразие, моментально сгоняли в опорный пункт и нажаловались. Вот так у нас всегда: когда очень нужно, свидетелей днем с огнем не сыщешь. А ненужно, так годовалый ребенок заговорит.
Мы двинули в сторону одиноко торчащей вышки по среди бушующего человеческого моря полуобнаженных тел, лежащих, стоящих, сидящих на песке куда только глаз видит.
Лето выдалось жарким, и курортники выползали на пляж с семи утра, чтобы занять местечко в тени.
— Лех, что это было-то?
— Да хрен его знает, — буркнул я. — Вчерашнее видать не вышло, вот и … — использовал я утреннюю Женькину версию.
— Может тебе в общагу? Поспишь, я сам подежурю. Вечером-то на другое дежурство…
— Не, нормально все, — отмахнулся я. — Ты иди, а я пожалуй, за лимонадом сгоняю. И приду.
— Мне Кузьмич голову оторвет… — неуверенно выдал друг.
— Не оторвет. А если оторвет обратно пришьем, — неудачно пошутил я. — Все, я пошел.
— Ну смотри, — буркнул Жека и двинулся к вышке.
Я же метнулся к ларьку «Соки-воды», и только заказав стакан ледяной минералки, сообразил, что деньги остались в сумке, а сумка у Женьки.
— Ты берешь? Нет? Тогда отходи, не мешай другим, — заворчала продавщица, выжидательно на меня глядя.
— Вы позволите? — раздался за спиной мелодичный голос. — Мне яблочный, а молодому человеку минеральной воды. Все верно, — уточнил женский голос.
А я как завороженный смотрел на ее лицо и не мог отвести взгляд.
Глава 5
Она стояла в легком белом сарафане такой, какой я её помнил все эти годы. Тонкая звонкая, с черными длинными волосами, заплетенными в небрежную косу. Несколько влажных завитков прилипли к её высокому лбу. Правая бровь приподнята чуть удивленно. Её глаза-вишни с озорством меня разглядывали, а рука с тонкими длинными пальцами протягивала стакан.