Простой
Шрифт:
Я рассказал ей об этом, она благодарно меня поцеловала.
Она уже спала, когда другая часть меня наблюдала за нами, за нашим мирным союзом с Алиной. Я гладил ее длинные и кудрявые рыжие волосы, и смотрел на другую часть себя. Я лгал ей, когда рассказывал о невозможном счастье. Мне никогда не стать другим. Мне не убежать от себя.
– Серьезно думаешь, что сможешь жить нормальной жизнью?
– А почему нет? Я буду работать, буду зарабатывать деньги, возможно, смогу писать параллельно. Работа в отеле – отличный творческий опыт! Да и писательством не заработаешь. При любом раскладе
– Серьезно думаешь, что эта девушка останется с тобой или ты с ней? Думаешь, тебе когда-либо в принципе повезет встретить человека, которого ты действительно будешь уважать?
– Ну а как по-другому? Делаю, все что могу, чтоб остались в седле, чтоб она не потеряла ко мне интерес. Стараюсь не сходить с ума. Становлюсь взрослее.
– Вполне возможно, что это безумие и держит ее с тобой. Ей это кажется романтичным ровно до того момента, пока ты снова не перегнешь палку. Твоя проблема в том, что ты настолько к себе плохо относишься, что любую девушку, которая влюбляется в тебя, становится для тебя дурой.
– Не перегну. Все будет так, как я ей рассказал. Это мой выбор.
Я проснулся. Просто дурной сон. Крепче обнял Алину. Посмотрел на нее – она улыбалась во сне.
17.
Я родился раньше примерно на неделю. Я не прикладывал усилий, чтоб вылезти из мамы – кесарево сечение.
Мамина беременность протекала неспокойно. Было много переездов, мест жительства, много длительных поездок по московскому метро с моей двухлетней сестрой. Мой папа довозил маму с Дианой до ближайшей станции метро – Домодедовской. Оставлял и уезжал в другой конец города на работу. Мама с Дианой страдали в переполненном метро, а в те времена еще не пускали социальные ролики в вагонах с призывом уступить место беременным и пассажирам с детьми. Мало кто уступал место. Мама ругалась на Диану и психовала.
Папа положил маму в родильное отделение раньше, чем маме того хотелось. 25-го октября 2000-го мы уже оказались в больнице.
Мама рассказывала, как специально поднимала кровать, чтоб врач назначил дату родов пораньше. Врач сжалился, и назначил дату рождения – 1 ноября. На неделю раньше предполагаемого срока.
Перед операцией, медсестра повезла маму на какую-то процедуру. Она была голой, и медсестра катила ее в таком виде по больничному коридору. Пришли студенты-практиканты – посмотреть, как проводится процедура. Маме было стыдно и страшно, а еще она была обижена на папу, на медсестру и на пялящихся на нее студентов.
Я родился хилым ребенком. У меня были проблемы с сердцем и гипоксия.
Когда мне был год и десять месяцев, я попал в садик. У мамы не было выбора: папа ушел к другой, а она получала психологическое образование. Оставаться дома со мной было некому, поэтому в год и десять мне пришлось преждевременно учиться взаимодействовать с другими людьми и со страшным миром. Преждевременно пришлось приучиться к горшку, чтоб избежать чувство стыда перед другими детьми. Я был младшим в группе. Когда мама уходила, я глотал слезы, а потом стоял у окна, и махал маме рукой. Говорил "пока-пока". Глаза были полны слез. Впереди – целый день без мамы и без сестры. А дома почему-то больше не ночевал папа.
Когда мне было месяца три, приезжала массажистка и выкручивала мои конечности.
– Когда вырастет – станет бабником, – пошутила она.
18.
Меня пригласили на литературный семинар молодых писателей в группу прозаиков. Меня бы не позвали туда, если бы Игорь Савельев не обратил внимания на мою прозу годом ранее.
Мне только исполнилось 18, и мы сильно разругались с Алиной. Как в последний раз. Глупо было упустить возможность отвлечься и узнать, что такое литературный семинар.
Приехал на семинар. Я отходил от трех дней пьянства. В аудитории информатики каждый сидел за своим столом. Все сидели с распечатанными рассказами друг друга на листочках А4, кто-то запарился и выписал фрагменты из рассказов друг друга в тетрадку. А я не прочел ни единого рассказика.
Все знакомились друг с другом, а мне было неловко. Сидел как не в своей тарелке. Сильно крутило живот, поэтому я ерзал и дергался. Время от времени бегал в сортир.
Каждый по очереди начинал высказывать мнение по поводу рассказов друг друга. Поскольку я ничего не читал, то я собирал ключевые фразы и цитаты из отзывов других ребят. Они запарились и отнеслись к этому более серьезно. Но лично мне больше хотелось какого-то куража: литература не должна быть такой унылой! Ждал закрытие литературного фестиваля. Забил на второй день семинаров, и появился снова через день на закрытие в кафе уфимского молодежного театра.
Знакомых не было, поэтому сел куда пришлось. Писатели-пенсионеры сидели в своей компании, писатели-студенты кучковались за другим столом, а я сел куда попало. Потому что не знал, к кому себя отнести. Могу ли я вообще считаться писателем? Я чувствовал себя максимум шарлатаном. А еще сел за столик прямо к поэтам. С собой я, естественно, привез бутылку виски.
Этому обстоятельству мои соседи по столу обрадовались больше, чем знакомству со мной.
Освоился и даже притронулся к еде. Пил не отрываясь. Девочки-официантки приносили все новую и новую еду. Еды было много. Я должен помогать им разносить еду, а не сидеть тут с важной мордой. Я лакей, а не писатель.
Через этот бред проникали разговоры, музыка, смех.
– О-о, Артур! – Услышал я в правое ухо.
– Привет, а ты кто?
– Читал твои рассказы. Тяжело оторваться, – сказал парень примерно моего возраста. Вырвался из-за студенческого стола и сел рядом.
Я смутился и поблагодарил.
Время от времени выходил покурить с поэтессой, имени которой даже не помню. Она курила айкос:
– Ты убила эстетику нормальных сигарет и поэтическое начало в себе! – сказал я и затянулся желтым Филип Моррисом.
Поэтесса показала мне язык.
Когда вернулись в зал, обнаружили за нашим столом еще больше людей. Наш стол оказался самым пьющим, и под конец все пришли к нам, Как на водопой. Дикий литературный мир.
Рядом со мной села девушка. Мой измеритель привлекательности затарахтел с непривычки – все-таки полгода провел в отношениях. Не пользовался этим прибором. Но он заработал – алкоголь его топливо. Она оказалась поэтессой из небольшого города на севере, мамой двоих детей, заботливой женой, но это никак не повлияло на степень ее притягательности. Я представился: