Пространство Откровения
Шрифт:
Надпись, похоже, просто сообщала о каком-то имевшем здесь место событии. Возможно, оно имело большое значение для истории амарантийцев, но надежды Силвеста едва ли оправдывало. Конечно, еще предстоит сложный компьютерный анализ, да к тому же пока Силвест располагает лишь малой частью текста, но бремя разочарования уже согнуло его плечи; обелиск его больше не интересовал.
– Что-то произошло в этих местах. Может, сражение, может, сошествие бога. Вот и все. Памятный столб. Мы узнаем больше, когда откопаем его целиком и займемся датировкой слоев. Кроме того, мы проведем
– Значит, это не то, что вы искали?
– Сначала я думал, что именно то.
Силвест присмотрелся к нижнему краю раскопанной поверхности обелиска. Текст кончался в нескольких дюймах от кладки саркофага, а чуть ниже виднелось еще что-то, уходившее под слой вечной мерзлоты. Что-то вроде карты или диаграммы – просматривались лишь верхние части концентрических кругов или дуг.
И что же это такое?
Силвест не мог да и не хотел гадать. Буря усиливалась. Звезды исчезли, над шахтой был виден лишь пылевой покров – как машущие крылья гигантской летучей мыши. Оглушительно ревел ветер. Оказаться там – значило попасть в дьявольскую переделку.
– Дайте мне что-нибудь, буду копать.
Получив лопату, Силвест начал соскребать мерзлый грунт, составлявший поверхность слоя саркофагов. Он работал с рвением заключенного, которому предстояло до рассвета прорыть длинный спасительный тоннель. Паскаль и студент тоже копали. А наверху дико выла песчаная буря.
– Я мало что помню, – сказал капитан. – Мы все еще крутимся вокруг Пухляка?
– Нет. – Вольева старалась не показать, что объясняла это уже многократно – каждый раз, как согревала ему мозг. – Мы покинули Крюгер Шестьдесят-А несколько лет назад. После того, как Хегази добыл для нас ледяную оболочку, в которой мы безумно нуждались.
– Вот как?! Но тогда где же мы?
– Идем к Йеллоустону.
– Зачем?
Капитанский бас гремел из динамиков, расположенных поодаль от криокапсулы. Сложные алгоритмы шарили по мозговым извилинам «спящего», преобразуя результаты в речь, отбрасывая все лишнее. Вообще, загадкой было уже то, что к капитану возвращалось сознание – ведь вся его нервная деятельность должна была прекратиться, когда температура мозга упала ниже точки замерзания. Но в мозгу капитана трудилось множество микроскопических машинок. Строго говоря, думали именно они, причем в условиях, когда температура была всего лишь на полкельвина выше абсолютного нуля.
– Зачем мы идем к Йеллоустону? – Вольевой было не по себе, причем вовсе не из-за общения с капитаном. – Хороший вопрос…
– Каков же ответ?
– Садзаки полагает, будто там живет человек, способный вам помочь.
Капитан долго вникал в ее слова. На своем браслете Илиа видела карту его мозга, по которой пробегали разноцветные волны, будто атакующие армии на поле боя.
– Тогда этот человек – Кэлвин Силвест, – произнес капитан.
– Кэлвин Силвест умер.
– Значит, Дэн Силвест. Это его решил разыскать Садзаки?
– Полагаю, больше некого.
– Он не согласится прийти. В прошлый раз отказал.
Наступило молчание. Температурные колебания время от времени отключали мозг капитана.
– Садзаки следовало бы это знать. – Капитан снова обрел способность мыслить.
– Я уверена, что Садзаки рассмотрел все возможности. – Судя по тону Вольевой, она была готова поверить во что угодно, но только не в собственные слова.
Нет, надо быть осторожнее, когда говоришь о другом триумвире. Садзаки – самый верный адъютант капитана. Они были знакомы давно, задолго до того, как Вольева вошла в команду. Насколько она знала, никто, кроме нее, не разговаривал со «спящим» и даже не знал о подобной возможности. Ни к чему было так глупо рисковать, даже учитывая пробелы в памяти капитана.
– Тебя что-то беспокоит, Илиа? Раньше ты доверяла мне. Дело в Силвесте?
– Нет, причина беспокойства находится не так далеко.
– На борту корабля?
«Вряд ли я когда-нибудь привыкну к этому», – подумала Вольева.
Но визиты к капитану в последние недели казались ей куда более привычным и естественным делом, чем раньше. Получалось, что посещение трупа, сохраняемого в условиях сверхнизких температур, трупа, несущего временно подавляемую, но опасную для всего сущего болезнь, стало для нее немного неприятной, но совершенно необходимой обязанностью. Чем-то таким, что ты просто вынужден время от времени делать.
Сейчас, однако, она сделала еще один шаг навстречу капитану, и черт с ним, со страхом, который остановил ее мгновение назад, когда она была уже готова выразить свое недоверие к Садзаки.
– Это насчет центрального артиллерийского поста, – начала она. – Помните его? Помещение, из которого управляют орудиями, хранящимися на тайном складе?
– Кажется, помню. Так что с ними?
– Я обучала артиллериста-стажера. Ему предстояло занять место в ЦАПе и взять контроль над орудиями с помощью вживленных в мозг имплантатов.
– Кто этот стажер?
– Борис Нагорный… Нет, вы его не знаете, он появился на борту сравнительно недавно. Я старалась держать его подальше от остальных. И даже помыслить не могла о том, чтобы привести сюда. Причина очевидна.
Причина заключалась в том, что болезнь капитана могла перекинуться на имплантаты Бориса. Вольева тяжело вздохнула. Она подходила к кульминации своего повествования.
– Нагорный всегда был не вполне уравновешенным. Во многих отношениях человек, стоящий на грани психопатии, был для меня предпочтительнее абсолютно нормального. Так, во всяком случае, я думала тогда. Оказалось, что я недооценила душевное нездоровье Нагорного.
– Ему стало хуже?
– Все случилось после установки имплантатов и первой попытки контакта с орудиями. Он стал жаловаться на кошмары чрезвычайной силы.
– Какое испытание для бедняги!
Вольева кивнула. Она догадывалась о том, что пережил капитан, когда болел, но все еще сохранял сознание. Какие кошмары, наверное, посещали его! Испытывал ли он при этом боль? И что такое боль в сравнении с пониманием, что тебя едят заживо, одновременно превращая в нечто совершенно чужеродное!