Пространство сна
Шрифт:
– Слушаю вас.
– Вы меня сегодня, Ирина Николаевна, уволили с работы, – произнесла женщина и замолчала.
– Я? Вас? – не поняла Замковская. – Да я вас никогда в жизни не видела!
– Сегодня, – женщина всхлипнула. – Мы распаковывали ваш багаж…
И тут она вспомнила. Горничная была в косынке и фартучке, поэтому Замковская ее сразу не узнала. Да, точно, она уронила ее косметичку и Ирина потребовала от директора увольнения нерадивой работницы.
– Вы разбили зеркальце в моей пудренице, – жестко сказала она, проклиная в душе охранника, который допустил
– Простите меня, Ирина Николаевна, – опять всхлипнула женщина и добавила совсем по-детски: – Я больше так не буду…
– Бог простит, – поставила точку Замковская. – Принесите мне эти деньги, и я тогда подумаю, что с вами делать. Евгений, – позвала она охранника, – проводи даму на выход.
5
Прошло несколько дней. За это время Ирина почти выгнала с работы Надин. Единственное, что еще удерживало «тетю из Ростова» на месте – то, что Тимофею присоветовал ее какой-то важный чин из правительства, которому она приходилась дальней родственницей, и избавляться от нее (на что Тима уже почти согласился) надо было вежливо и печально.
Вопрос об изгнании встал после того, как няня категорически отказалась, как она выразилась, «пускать пузыри». Пару дней она пробовала этим заняться, но Серенька почему-то ее «изделия» игнорировал. То ли еще не привык к новым объектам, то ли сама Надин была ему несимпатична, только он дома, в гостинице, или лежал со своим зайцем, или бессмысленно нарезал по новому, специально для этого купленному большому ковру.
Его (ковер) выбрала Надин, сказав, что на старом гостиничном уже вся шерсть вытерта и пузыри не ложатся на нее, а сразу лопаются. Замковская считала, что это пустая отговорка, каприз, потому что все прекрасно ложилось, но спорить с «тетей» она не стала, ну ее…
Когда же на третий день та просто отказалась заниматься «этой ерундой», сказав, что нанималась к ребенку няней, а не клоуном, Ирина хотела ей выдать все, что о ней думает, но сдержалась, закусив губу. Она попросила Гришу выделить ей кого-нибудь для занятия «ерундой», но тот взял все на себя и быстро нашел с Серенькой «общий язык». А вечером позвонила мужу с просьбой убрать эту идиотку от нее и сына. Тимофей пообещал подумать, как это сделать, потому что ссориться с ее родственником в правительстве не хотел.
Серенька в больнице беззаботно носился за пузырями. Радовало то, что делал он это как-то почти «осмысленно», меняя ритм и направление, и можно было даже, немного напрягшись, представить себе, что не было этой злополучной поездки на Ривьеру и клинической смерти. А просто сын придумал себе такую забаву и играет с переливающимися шарами в какую-то свою детскую игру.
Уже за одно это можно было быть благодарной странному доктору. Зуев всю неделю был страшно занят, внимания ни Ирине, ни Сереньке почти не уделял. В больницу понаехали человек двадцать каких-то людей, они надели халаты и ходили за Алексеем Михайловичем, слушали объяснения, кивали и записывали.
Замковская поначалу пристроилась за ними, но быстро поняла, что понимает только процентов тридцать из того, что слышит, и вернулась на свой пост в зале возле кабинета Зуева. Здесь Света с Серенькой уже который день занималась изготовлением и уничтожением «сверкающих чудес».
Замковская зевнула. Здесь, в этом городке, она почему-то приноровилась спать, но все ей было мало, и днем она постоянно зевала. В зал быстрым шагом вошел Алексей Михайлович, посмотрел на ставшую привычной картину: Серенька со Светой на полу, два охранника, Надин чуть поодаль, Ирина в кресле. За ним появилась полная пожилая женщина в застиранном белом халате.
– Светлана, – позвал он, – подойди ко мне, пожалуйста.
Света встала, Серенька продолжил свое движение, моментально потерявшее даже видимость смысла.
– Да, Алексей Михайлович.
– Там у Наташи приступ, сходи к ней, тебя Матрена Григорьевна сменит здесь.
– Хорошо.
Зуев зашел к себе в кабинет, взял со стола и протянул женщине красную пожарную машину. Она кивнула, деловито посмотрела по сторонам, определила направление движения Сереньки и засеменила ему наперерез.
– Почему вы забрали у нас Свету? – тут же подошла к нему Замковская. – У них уже прочный контакт, это – неправильно.
– Потому что у одной из наших пациенток – припадок, – начал объяснять Зуев, стараясь вывести их общение из эмоционального плана в смысловой, – а ей может помочь лучше всех Света, у них… Как бы это вам попонятнее объяснить? В общем – неважно, важно то, что для Сереньки сегодня еще не имеет принципиального значения, кто с ним играет, это придет позже…
Он смотрел мимо плеча Ирины на мальчика, который красную машину признавать не захотел и либо проносился мимо, либо просто, не видя, сбивал игрушку, и она отлетала в сторону.
Матрена, которой, наверно, было тяжело каждый раз вставать и ложиться, просто ползала за ним по ковру. Внезапно Серенька, видимо, довольно серьезно зацепился ногой за машинку, ему стало больно, он упал на бок и противно завыл. Один из охранников тут же подскочил к нему и сунул в руки зайца. Ребенок затих.
Матрена посмотрела на Зуева, тот кивнул, тогда она, укоризненно взглянув на охранника, забрала у Сереньки игрушку, и тот снова, уже успокоившись, отправился в свое путешествие. А Матрена, взяв со скамейки стаканчик с мыльной пеной, начала чередовать – пузырь, пузырь, машинка. Пузырь, машинка, пузырь. Машинка, пузырь, пузырь. На пятый или седьмой раз Серенька опять наткнулся на машинку, упал и заплакал.
– Зачем вы это делаете, Алексей Михайлович? – вступилась за сына Замковская. – Это же издевательство…
– Несколько дней назад мы, Ирина Николаевна, – Зуев вздохнул тяжело, сколько раз он уже пытался объяснить это, ну пусть даже не ей, – попробовали сделать так, чтобы ваш сын заметил, что мир существует. И сделали крохотный шажок в этом направлении. Сегодня мы хотим ему показать, что мир – разный…
– Но ему же больно…
– Не уверен. – Алексей покачал головой. – Я думаю, он плачет не от боли, а от разочарования, а это вполне человеческое чувство.