Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Шрифт:
Леха, конечно, побаивался, что она, увидев покойничков, в обморок хлопнется или в припадок ударится — баба все-таки не так давно из дурдома — но все обошлось. Видимо, после рассказа Лехи она уже морально подготовилась к этому неприятному зрелищу.
— Интересно; — спросила она, — а откуда же здесь сквозняк?
— Может, отдушина есть какая-то? — предположил Леха.
Луч фонаря прошелся по стенам, и под потолком удалось разглядеть темное углубление. Оттуда и тянул свежий воздух.
— Смотрите-ка, — сказала Галина, подойдя к столу, где громоздились котелки. — Они кашу не доели… Почти во всех котелках помногу осталось. Неспроста это! По-моему, они умерли именно во время обеда. Их отравили!
Лехе
Он еще раз, хотя вся его душа протестовала против этого, посветил на нары и увидел то, что раньше глаза не заметили. На одном из столбов висела на ремешке тонкая целлулоидная планшетка. Леха снял ее с гвоздя. Под полупрозрачной пластмассой проглядывались какие-то исписанные бумаги.
— Интересно! — сказала Галина. — Надо бы посмотреть на свету.
Леха охотно согласился, и они опять выбрались наверх, что было очень приятно. Планшетка выглядела почти как новая. Даже кнопки, на которые она застегивалась, не проржавели. Когда кнопки расстегнули, из планшетки удалось вынуть несколько листков с карандашными записями. На пяти из них были латинские буквы.
— По-немецки написано, — заметила Митрохина, — я по-английски немного читаю, а это не перевести.
Шестой листок был написан по-русски и довольно красивым почерком. Прочитать его было нетрудно, даже несмотря на то, что в словах были буквы «ять», твердые знаки и «і».
«Любезный сын Александр!
Не знаю, сколь долго еще жидобольшевистские силы смогут противостоять войскам Великой Германии и когда ты сумеешь узнать правду о том, как почил твой отец. Надеюсь, что ты не будешь долго пребывать в неведении. Судя по последним сообщениям, которые у нас имеются, германские войска разгромили красных под Керчью и Харьковом. Вне всякого сомнения, Дон и Кавказ уже восстали. Тщу себя надеждой, что агония сталинцев не продлится долго. Великая Континентальная Держава, Евразийская Империя восторжествует в мире, отбросив развратные и плутократические силы Атлантиды.
Я не верю, что Господь позволит моему письму угодить в кровавые лапы большевиков. Их дни сочтены. С благоговением вспоминаю обращение начальника Русского бюро в Сербии его превосходительства генерала М.Ф.Скородумова, пророчески заявившего при начале освободительного похода Великогерманской армии: «Я верю в силу Русского народа и верю, что Русские люди с помощью Вождя Райха и доблестной Германской армии свергнут и навсегда уничтожат двадцать с лишком лет издевавшуюся над Русским народом интернациональную сталинскую банду для спасения и восстановления Православной Национальной Русской Империи, которая никогда эту помощь не забудет и навсегда кровью свяжет вечный союз между Русским и Германским народами. Боже, помоги нам спасти Россию!»
Не сомневаюсь, что Германское правительство внимательно разберется в обстоятельствах неудачи нашей миссии, которые-изложены мной в рапорте на немецком языке. Думаю, что оно найдет возможность восстановить наши права на недвижимость. В том числе и на ту, которая располагается в нашем родном городе. Запомни нынешний адрес: улица Усыскина, дом 5, строение 3. Это дом твоего отца. Помнишь ли ты наш разговор о печке на втором этаже?
Увы, мне все хуже. Яд, подложенный подлой рукой агента Чека, убивает меня медленно, но верно. Прощай, Александр, и да благословит тебя Бог! Поцелуй за мет свою матушку и передай ей, что любовь моя к
Конец и Богу Слава.
Твой отец, поручик Алексеевского полка Анатолий Коровин».
— Ну и ну! — вздохнула Галина, шмыгнув носом. — Вот история! Выходит этот самый ветеран Хлыстов был вовсе не ветеран…
Да, выходило именно так. Правда, Леха сумел только понять, что здесь, в этой самой землянке-бункере, прятались и нашли свою смерть не красноармейцы, а фашистские диверсанты. Правда, возможно, русские по национальности.
— У нас в деревне один старик живет, — припомнил Леха, — Кусков Иван Петрович. Он раньше учителем был, немецкий язык преподавал. На войне в разведке служил. Наверное, перевел бы.
— А далеко до деревни?
— Отсюда километра четыре будет. Правда, не очень-то ловко туда сейчас являться. Ну, да что сделаешь…
Леха еще раз посмотрел на письмо. Надо же, был какой-то Коровин поручиком Алексеевского полка и пошел к немцам служить. Конечно, Коровиных по Руси до фига и больше, но неприятно. Теперь-то вроде бы ничего, никто не посадит, если родство установят, даже, может, наоборот, полезно, если в родне белоэмигрант окажется, но все-таки неприятно… Иван Петрович — он когда-то и Леху учил немецкому — самый что ни на есть сталинист. Упрямый. Для него и Зюганов — не коммунист. Только Нину Андрееву уважает, хоть про нее и не слыхать ничего. Наверняка начнет спрашивать, кем этот немецкий Коровин Лехе доводится. А то и вовсе обматерит, скажет: «Что, Алексей, и ты решил в Германию мотануть? С фашистами породниться захотел?»
Но тут ход мыслей у Лехи очень изменился. Он даже забыл на какое-то время про деда Кускова. Потому что на глаза ему попался адрес: Усыскина, дом 5, строение 3. До этого он как-то пропустил его, не разглядел. А тут допер, что прошедшей ночью он был в этом самом доме и именно в печке на втором этаже. А ведь там, в этой печке, под расшатанными кирпичами, лежало что-то. Стальной ящик какой-то. Тяжелый.
Тут у Лехи дух захватило от проскочившей догадки. Да ведь он же теперь знает все! Во всяком случае то, что хотел и не успел узнать банкир Митрохин. Наверняка этот самый Хлыстов, «честный русский солдат», так сказать, получив от Коровина боевую задачу уйти за линию фронта к немцам, так и не ушел. И планшетку бросил. Должно быть, после каялся, что не сжег, ночей не спал, все думал, что найдут. Ко то ли не было у него времени, то ли боялся, что его заловят, только сюда он не пришел за полета с лишним лет ни разу. Может, и пришел, но, убедившись, что ничего не тронуто, внутрь не полез. И Леха бы ни за что не стал бы лезть, если б знал, что там одиннадцать трупов лежат.
Что бы там ни было, а отсюда надо скорее уходить. Рано или поздно сюда пожалуют те, что от Пана, Барона или, хрен знает, от кого. Правда, сейчас, как видно, им не до того. К тому же все, кто ездил сюда — Митрохин, Котел, Мосел и Лопата — уже ничего рассказать не могут. Возможно, конечно, во второй раз с последними тремя еще кто-то был, но он тоже всей дороги не знает. Если Сева-друг еще жив, то может провести. Если ту схемку, что у Лехи, запомнил, Однако надо думать, что не запомнил он ее, потому что тогда Барон не отправлял бы ребят в деревню за Лехой. И не посылал бы Мосла с Лопатой к Митрохиной. А может, они у Нинки сейчас? В печке копаются? Могли ведь догадаться, гады, куда Леха в городе зайти может. Или в деревне спросить под каким-либо благовидным предлогом. Правда, при их-то рожах им вряд ли кто сказал бы. Если только не припугнут…