Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Шрифт:
— Это долларов, — пояснила она, — а на рубли это шестьдесят две шестьсот.
Мацуяма дал двадцать шесть. Клингельман молчал. Кирилл набросил еще тыщу.
— Двадцать семь тысяч — р-раз! Двадцать семь тысяч — два! — Владик, взмыленный, вспотевший, сбросивший пиджак на спинку стула, говорил хрипло и, казалось, хотел, чтобы все это поскорее кончилось.
— Тридцать! — выкрикнула переводчица Клингельмана.
— Тыридцать и две! — ответил Мацуяма.
— Тридцать три! — гаркнул Кирилл.
— Тридцать пять! — это от Клингельмана
Еще пять минут — и накидали до шестидесяти.
— Ну все, — махнул рукой Кирилл, — гуд бай. Я уже не играю.
— Ну, милый, у тебя же еще есть. — Оля заглянула в глаза мужу — Набрось еще!
Куда там! Клингельман дал семьдесят с ходу.
— Деньги при мне останутся, — утешил себя Кирилл. — Куда мне с ними тягаться, голодранцу? Еще и первый миллион не накопил, а уж суюсь…
Только теперь, оказывается, пошла настоящая схватка. Мацуяма дал сразу на пять тысяч больше, Клингельман — на десять. Японец, улыбаясь, еще десять. Клингельманова переводчица, потрясенная тем, что может, хоть и от чужого имени, предлагать такие суммы, заорала:
— Сто тысяч!
В зале грохнули аплодисменты. Но Мацуяма тут же откликнулся:
— Исто пятидесят тысяч!
Клингельман то ли задумался, то ли выждал, но отпарировал не сразу. Владик уже занес молоток для третьего удара, но переводчица выкрикнула:
— Двести тысяч!
Кендзо Мацуяма спокойно протер очки и дал двести пятьдесят.
Зал забушевал, словно вокруг боксерского ринга.
— Времени-то уже ого-го-го, — сказал Кирилл, — восьмой час. Не уложились…
Пока он выговорил эту фразу, Клингельман сразу поднял до трехсот пятидесяти. Мацуяма скромненько набавил полсотни. Клингельман, заметно побагровев, дал четыреста двадцать пять.
— Кончается, — злорадно пробормотал Кирилл, — и у него карман не резиновый!
— Мацуяма просто лучше держится, — возразила Ольга, — азиаты не выдают свои эмоции.
Японец дал четыреста пятьдесят, Клингельман, вскочив с места и отпихнув переводчицу, проорал, картавя:
— Четыесто пьядесят пьять!
— Гуд бай, Америка! — ухмыльнулся Кирилл. — Если уж по пять тысяч набавляет…
— А может, хитрит? — спросил Серега.
— Вы на его физию взгляните, вот-вот инфаркт хватит!
Мацуяма сразу дал больше на пятнадцать тысяч. У Клингельмана сдали нервы, он крикнул:
— Пятьсот! — И тут же был поражен контрударом.
— Пятьсот пятьдесят! — из последних сил выкрикнул Владик. — Пятьсот пятьдесят — р-раз! Пятьсот пятьдесят — два! У-фф! Пятьсот пятьдесят — три! Продано!
— Поздравляю! — сказал Кирилл и пожал Сереге руку — пятьдесят пять тысяч ваши! В Союзе это много…
Вот так. Стоимость «Истины» — пятьсот пятьдесят тысяч рублей. Десять процентов — Сереге за то, что ее нашел. Оценили.
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Точнее, суббота и воскресенье, 21–22.10.1989 г.
Из клуба Серега пошел домой пешком, как-то незаметно, не прощаясь, не желая больше ни с кем говорить. Однако он уже подходил к своей улице, когда за его спиной вспыхнули автомобильные фары, а затем, пискнув тормозами, остановился «Москвич» Владика.
— Слава Богу, нагнали! — весело крикнул из-за баранки Владик. — Садись, старик, подбросим!
Пришлось сесть, потому что, кроме Владика, в машине сидели Розенфельды.
— Ну и дорожка! — вздохнул Кирилл. — Отвык я от таких…
— Сейчас подсушило, подморозило, — зевнул Серега, — а вот после дождичка…
— Ну, где твое шале? А то я уж забыл…
— Да вот оно… Тормози!
В окне светился огонек. Люська была дома, дожидалась…
— Спасибо. — Серега вылез из машины. — Не приглашаю, потому как угощать нечем…
— Понятно, — сказал Кирилл. — Мы завтра с утра — в Москву.
— Счастливого пути.
— Пишите нам, — Ольга сунула в боковой карман Серегиного плаща квадратик плотной бумаги. — Там адрес. Может, и заедете когда-нибудь.
— А со мной ты еще завтра увидишься. — Владик наскоро пожал руку и вернулся за руль. — Чао!
Люська подошла только тогда, когда «Москвич» уже укатил.
— Ктой-то? — спросила она.
— Да подвезли меня, Владик этот и еще ребята…
— А баба чья?
— Ихняя…
Люська принюхалась.
— Вроде пил что-то?
— Сто грамм…
— Ужинать будешь?
— Буду. — Есть ему не хотелось, но не мог же он Люську обижать.
Пока ел, рассказывал ей про «Вернисаж-аукцион». Та счастливо хохотала, особенно когда он описывал некоторые картины типа «Взгляда в прошлое». Однако больше всего ее поразило известие о том, что он заработал такие деньги.
— Врешь, — сказала она хрипло, и даже в горле у нее пересохло.
— Да нет, — усмехнулся Серега. — Завтра на книжку переведут.
— Уй, как здорово! — взвыла Люська. — Это ж машину можно купить! Даже «Волгу»! И комнату жилую, и видео… Елки зеленые! За одну картинку! Серенький, а ты еще намалюй! Если тебе за голую Гальку полcта тысяч отвалили, так за меня и все сто выложат! Точно! Я хоть сейчас готова!
— Вот завтра и начнем, — серьезно пообещал Панаев. И это была правда…
…Завтра наступило немного позже, чем обычно, потому что в воскресенья Серега спал долго. После завтрака, он сделал несколько набросков в карандаше, заставляя Люську менять позы. Пока что-то не выходило…
— Замерзла я! — пожаловалась эрзац-натурщица. — Топить пора в доме, сегодня уж похолодало как-никак.
Люська утеплилась, а Серега принес из сарая десяток поленьев и растопил печь. Печка быстро разогрела дом, стало даже жарко.
— Здорово! — разглядывая наброски, восхитилась Люська. — А зачем так много?
— Хреново все это. — Панаев качнул головой. — Видно, что вранье… А нужно, чтоб была правда, понятно?
— Шизанутый ты все-таки, — вздохнула Люська, — вот эта разве плоха? Была бы мужиком — ух-х…