Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Шрифт:
— Порядочно.
— Цена, знаешь, падает. Ну, иногда, когда все уже насмотрятся. А иногда растет. От места, где покупаешь, зависит. Где, бывает, порнуха дороже, а где ужас, а иногда фантастику берут. Смотрел «Инопланетянина»?
— Нет еще! Но посмотрю. Ко мне тут, понимаешь, сестрица с мужем приехали, интересуются. Видюшник есть, а глядеть нечего.
— А! Те, что на Камчатке? У них чего, Япония?
— ВМ-12.
— Жаль, я слыхал, у них там бывают. В Москве в комке видел за четыре тыщи, но побоялся — не новый. Может, тебе с этим, Розенфельдом, столковаться? Он мне десять кассет Брюса Ли за пятьсот рублей продал. Я думал, он цены не знает, даже стыдно стало, представляешь? А он говорит: «Считай, что это подарок».
— А что, мысля верная! — сказал Серега. Визитная карточка Розенфельда была у него в кармане, и в ней были его московский адрес и телефон.
— Между прочим, он где-то на неделе собирался на завод заехать. «Интернейшнл Инжиниринг» какое-то оборудование монтировать будет. Обещал мне еще десяток разных привезти. Так что могу уступить половину. Сам рассчитаешься с ним и все. Он с тебя много не возьмет.
— А сейчас у тебя есть что-нибудь?
— Брюс Ли, Шао-Линь, еще чего-то такое. «Экстро» — это ужасы, потом про Фреда Крюгера — там мужик, которого сожгли, приходит к спящим и терзает. Секс есть, но не очень. Такой и у нас теперь снимают.
— А что, есть и «очень»?
— Конечно. Это раньше голый зад покажут — о-о-о! А теперь чуть не в половине наших картин и зад, и перед, а эмоций — ноль. Теперь надо уж дальше крутить, чтоб все крупно было и в натуре. Тогда еще попыхтят. А вообще, если бы этих кассет было до хрена да видики во всех домах, то желающих мало было бы. Говорят, у шведов одно время этой порнухи выпускали — хоть залейся. Насмотрелись, надоело и теперь чуть ли не наш «Светлый путы» смотрят.
— Ну, это ты загнул.
— Я загнул, но почти точно.
— Ладно, я к тебе вечерком приведу их, пусть посмотрят да выберут.
— Лады. А видик ты покупать не будешь?
— Где? Их чего, в гастроном завезли?
–
— Где-где… Ну, ты даешь! Да у того же Розенфельда.
А то, если хочешь, у меня. Не тот, конечно, что в зале, а получше. Мне один мужик в Москве предлагал Джи-Ви-Си с телевизором за девять кусков, но я не потяну… Пока. А ты — раз плюнуть. Мне сейчас «Волга» нужна, а это денег стоит. Так что пока мелочиться не буду… Это ты можешь и то, и это… Ты ведь у нас вроде Ротшильда. Самый богатый в городе.
Сема ушел. Все же у него было дело! Наш, советский, российский бизнесмен! Афишки он забрал, а Серега принялся за кинорекламу: «Скоро в кинозале клуба». Плакат был здоровенный — три на два метра. Он начал ее еще вчера, недоделал и сегодня. Срок был до субботы, торопиться не следовало. Отмылся от красок и собрался домой. Но тут, уже в фойе клуба, он натолкнулся на Лену.
— Не хотела подниматься наверх. Решила здесь подождать. Пойдем в машину, мне надо кое-что тебе сказать.
В «Волге» на водительском месте сидела Аля.;
— Здравствуйте, Сергей Николаевич. У меня к вам деловое предложение.
— Вообще-то я уже отработал, — сказал Серега, — и потом, Елена Андреевна хотела мне что-то сказать. Наверное, тет-а-тет, как я понял?
— Ты правильно понял!
— Тогда вот что, — чуть поджав губы, произнесла Аля, — я оставляю без внимания вашу невежливость — нынешние мужчины уже забыли, что перебивать женщину бестактно. Я сейчас выйду — выясняйте отношения, но прежде хочу вам сказать, что в милиции нам вернули «Москвич», а также картину, которую вы продали «Спектру», она называется, кажется, «Откровение». Поэтому мы напечатали на машинке ваше подтверждение, что картина приобретена у вас. Вам надо подписаться, и все. Вот тут. Все, я полетела, мне тут недалеко.
Она вышла из машины и быстро растаяла в сгустившихся сумерках. Оставшись наедине, некоторое время молчали: Серега потому, что не знал, о чем решила говорить Лена, а та — оттого, что не знала, с чего начать. Закурили.
— Я устала, — Лена сказала это так, что ей было трудно не поверить. — От всего. Понимаешь, эта девчонка словно бы нарочно надо мной издевается. Даже наверняка нарочно. Мало того, что она все время ставит меня в какие-то двусмысленные обстоятельства, произносит на людях какие-то полушутки, вроде вчерашней.
— Какой? — Сереге память изменила.
— Да это, «может, нам еще и в постель к вам лечь, обеим?» Что-то в этом духе… Ну, тут не те обстоятельства. А так, как она, бравировать тем, что ездит по городу с женой своего бывшего любовника, это прилично? В прокуратуре меня спрашивают: «Не было ли у вас с мужем каких-то конфликтов, ссор и так далее?» Я, конечно, отвечаю: «Нет». И тут же вмешивается Алька: «Ну что вы, она же святая женщина. Она даже ко мне его не ревновала…» Это же пощечина, элементарная и безжалостная. Я не понимала, почему это. Я видела, что она весь день старается меня унизить, показать, что я старая, неуклюжая, а она — молоденькая и ловкая. Это было и раньше, но не в такой степени. Сперва мне показалось, что все это от тоски по Владику. Может быть, думаю, ей обидно, что она получила только его председательское место, а я — сто пятьдесят тысяч наследства. Свободных средств, правда, немного — большинство вложено в кооперативный пай, но поскольку уже поговаривают об акционерном обществе «Спектр», то могут быть и дивиденды. Но вот буквально за несколько минут до того, как мы встретились в фойе, я наконец не выдержала и спросила: «Аля, зачем ты надо мной издеваешься? Что я тебе сделала?! Разве ты не видишь, как мне тошно?!» Тут она затормозила, остановила машину, вот тут, где мы стоим, и сказала: «Вообще, я дура, я веду себя не так, я все понимаю, но с собой ничего поделать не могу. Я влюбилась в вашего первого мужа… Должно быть, у нас общие вкусы…» Конечно, было сказано мне назло, с ехидцей, со злостью.
— Ну, это, конечно, хамство, — заметил Серега. — Хотя, насколько я знаю современных ребят, у них нет почтения к возрасту. Вообще! Даже если ты им в дедушки или бабушки годишься. Они могут языки чесать об утрате культуры, милосердии, духовности и еще черт те о чем, но стоит им попасть в компанию со старшими, даже пусть не годящимися в отцы, как они начинает самоутверждаться. По-разному, конечно. Одни примитивно лезут в драку, в буквальном смысле слова. Другие пытаются показать, что их старшие товарищи или родные непроходимые тупицы и невежды, а они вот знают все до точки. Третьи начинают льнуть к зрелым дамам или к мужчинам, которые старше на пятнадцать — двадцать лет. Особенно девчонки, потому что как раз в этом возрасте у мужиков самый расцвет сил… И увести мужа у «старухи» для них — самоутверждение. При этом, конечно, лучше с машиной, квартирой и деньгами.
— Ой, как я не люблю всех этих обобщений, философии и прочего пустословия! Ты прямо лекцию читаешь. Ты лучше скажи, что ты вообще намерен делать?
— В каком смысле?
— В самом прямом. Я бы хотела, чтобы ты ко мне вернулся.
— Я от тебя не убегал, — сказал Серега, — я даже не женился.
— Не убегал? — Лена посмотрела на него с негодованием, и Серега понял: она все испортила. Жалость к ней улетучилась, и теперь тот, новый, вчера родившийся человек уже полностью охладел к жене того, что был застрелен там, на шоссе.