Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Шрифт:
— Но у них еще, говорят, и пистолет нашли?
— Пистолет у них валялся в сарае, это точно. Но он неисправен. Его нашли еще год назад в какой-то старой траншее. Он был насквозь ржавый. Правда, они его пытались чистить, но так и не привели в порядок. Он не более опасен, чем молоток. К нему, правда, были три патрона. Откуда — они пока не говорили. Вот за них и цепляется сейчас следствие. Оно утверждает, что настоящее орудие убийства они выбросили, а скорее всего, утопили в болоте по дороге на Коровино. Собираются ехать туда с металлоискателем… Ничего не найдут, я уверена. А на их месте я бы искала не пистолет, а мотоцикл!
— Здорово! — искренне восхитился Серега. — Это тот, на котором уехали Мишка и Валька? Сорокин и Горбунов?
— Конечно, — усмехнулась Аля. — Ведь мотоцикл-то некому вроде бы было угонять с места происшествия? Тот, кто его угнал, — последний, оставшийся в живых! И вы, Сергей Николаевич, скорее всего, и есть этот последний… Вы не против?
— Нет, — Серега только улыбнулся, хотя заметил, что Аля внимательно следит за его реакцией и за каждым движением. «Волнуется, — посочувствовал Серега, — и боится. Не много, но боится. Хотя почти наверняка вооружена. Отчаянная!»
— Вы сразу навели меня на мысль с этими брюками. Я спросила, конечно, очень аккуратно, во что вы были вчера одеты. Выяснилось, что вы сегодня надели зимнее.
Вчера на вас был плащ, коричневые брюки, которые вы якобы прожгли, и летние туфли. Сегодня — зимние ботинки, драные джинсы и демисезонное пальто. Похолодало, человек решил утеплиться — ничего страшного. Но при том общем холостяцком бардаке, который у вас дома, плащ бы сейчас висел вон на том гвозде, а брюки, прожженные — хм! — лежали бы на стуле или под столом… Ботинки тоже. Но их нет! Вы их сожгли, не Правда ли? На вашем месте я бы сделала так же. Пистолеты вы либо утопили, либо припрятали, на что я очень надеюсь.
— А вы не боитесь, что я сейчас выдерну из брюк ТТ и?..
— Вообще немножко боялась, что вы наделаете глупостей. Но в джинсах оружие очень заметно, а у вас они достаточно узкие. Кроме того, я не совсем безобидна.
Аля быстро выхватила из кармашка своей курточки маленький пистолетик.
— Это самоделочка под патрон от мелкашки. Бьет бесшумно. Почти. Если бы вы убили Владика или навели на него этих дурачков, то я бы вас вырубила. Но вы передо мной ни в чем не виноваты, и перед Леной тоже… Все юные налетчики — Сорокин, Горбунов и Епишкин — убиты из ТТ. Все наши — из обреза. ТТ у наших не было — только ПМ. Владик вообще никогда не имел оружия с собой. У Юры и Толика — было. Но они не стреляли — милиция нашла пять гильз от ТТ. Просто вы поехали с ними вооруженный. Юра и Толя после удара о грузовик были без сознания, возможно, даже мертвы. Владика они вытащили и застрелили, а вы открыли огонь… Ведь так?
— Все так… — кивнул Серега, улыбаясь. — Ну что, поедем сдаваться? Я готов.
— Упаси! Упаси вас Господь! — воскликнула Аля. — Вот этого делать не надо! Мы восстановили истину, верно? Это главное. Я поняла, что вы вели себя как мужчина, но у нас такие дурацкие законы, которые делают честного человека беззащитным перед сволочью. Поэтому я прекрасно понимаю, отчего вы не стали дожидаться милиции. И еще вы правильно сделали, что забрали с собой пистолеты Юры и Толи. Сами понимаете, они у них незаконно. Но когда в прошлом году нас первый роз навестили рэкетиры… В общем, нам стало ясно, что без оружия жить трудно. Даже художественно-промышленному кооперативу. Сейчас у нас кое-что есть, и после одного случая, который остался вне поля зрения милиции… Нас оставили в покое… пока. А вот здесь мы немного притупили бдительность.
— Судя по всему, — сказал Серега, — Толя и Юра знали, что им что-то готовят. К ним приходили какие-то двое, я так понял, что Горбунов с Епишкиным. Но они их всерьез не приняли…
— Конечно, — вздохнула Аля. — У обоих — черные пояса, оба отличные стрелки. Уж кое-что знали, побывали в переделках, а тут какие-то пацаны… Недооценили.
— У тех главным был Сорокин из клуба, — сообщил Серега. — Он десантник, засады на дорогах — его профиль. Конечно, кое-что от детской романтики, но видно, что они все продумали. Это видно.
— Расскажи все подробно, — попросила Лена.
Серега стал рассказывать. В общем, он говорил все как было, но не стал говорить о двух вещах. О том, как Владик готов был лизать ботинки своему убийце, и о том, как он сам, Серега, переживал все происшедшее. Он старался не нагнетать страху, но как-то незаметно разволновался, наверное, впервые за эти сутки. Поэтому получилось очень страшно и скорбно. Лена уронила руки на стол, затем уткнулась в них лицом и тихо рыдала. Аля вроде бы держалась, но все-таки и у нее покатились слезы.
— Ужасно… — произнесла она с яростью. — Дикость… Идиоты! Безмозглые, никчемные подонки…
— Если бы… — вздохнул Серега, встал из-за стола, подставил табуретку и полез на книжный шкаф, где лежали папки с работами его кружковцев. Там среди них он нашел одну довольно пухлую, где на верхней картонке была наклейка: «Сорокин Миша. 1985-86-87». — Вот. Посмотрите, — Панаев раскрыл папку. — Вот его автопортрет. Тут ему шестнадцать лет, даже написал: «Ученик 9 «А» класса 3-й школы». Вот портрет его мамы. Это его отец. Это девочка Наташа, его одноклассница. Сейчас она замужем за его старшим братом. Вот сам брат.
— Зрелые рисунки… — удивленно сказала Аля, вытирая щеки от слез. — Подумать только!
Лена тоже понемногу приходила в себя, подняла голову, вытерла слезы, шмыгнула носом, потом высморкалась и тоже вгляделась в рисунки.
— Подумать только… — вздохнула она. — Это твой ученик?
— Я только помогал. Он уже сам почти все умел. По наитию…
— Знаете… — произнесла Аля, перекладывая листы. — Очень талантливо! А почему он никуда не поступал после школы? Сдать рисунок он мог куда угодно!
— Он поступал. В Ленинграде. Рисунок сдал, но завалился на литературе. А весной восемьдесят седьмого его в армию призвали. До самого призыва у меня занимался. Вот офортик его. Вот на обороте — дата «12.03.87» и автограф «М.Сорокин».
— И тебе не страшно? — прошептала Лена.
— Страшно. Ты и представить себе не можешь, как мне страшно.
— Ученик убивает учителя — а это не страшно? — словно бы защищая Серегу, вскричала Аля.
— Но вышло-то все наоборот. Учитель убил ученика, — сказал Серега. — Это я оттого такой спокойный, что уже почти мертвый. Я вчера хотел… Но не смог.