Простые люди древней Италии
Шрифт:
Где и как обучался врач, раб или отпущенник, у кого приобретал он медицинские знания? Государственное обучение медицине началось только с III в. н. э., до этого времени обучение было частным и бесконтрольным. Опытный врач окружал себя учениками и помощниками, которые сопровождали его при посещении больных и которых он наставлял во врачебном деле преимущественно на практике. Марциал в шутку писал, что, когда он слегка занемог и его пришел навестить врач Симмах, то после того как его перещупали все его ученики, от прикосновения сотни ледяных рук он схватил настоящую простуду. Среди учеников Симмаха были несомненно и рабы: хозяин, заметив среди своих рабов способного и грамотного юношу, посылал его в науку к кому-нибудь из знакомых врачей. Какой доход приносил иногда хозяину обучавшийся медицине раб, можно судить по тому, что Эрот Мерула, глазной врач в маленьком городке, откупился на свободу за 50 тыс. сестерций. Иногда врач, опытный и состоятельный, намечал себе ученика среди своих рабов; может быть, благодарные надписи патронам-благодетелям, приведенные выше, были сделаны именно учениками. Часты были случаи, когда отец-врач учил сына своему искусству, заставляя его помогать при лечении больных. Наследование сыном профессии отца — дело обычное и естественное; легко представить себе существование семей, где медицинские знания передавались по наследству.
Врач, поселившись
В заключение остается сказать еще об одной группе врачей. Это не римские граждане и не отпущенники: у них нет тройного имени и нет отметки lib; они не рабы: при имени их не стоит имени хозяина. Имена у них, как и следовало ожидать, сплошь греческие: Фирс, Атимет, Евтихион, Никерот и т. д. Из 12 человек, относящихся к этой категории, только трое женатых; ни о каком состоянии у них речи нет, они не успели его составить, не успели ни создать себе положения, ни обзавестись семьей. Да и когда было! Фазис умер 17 лет, Менандр — 21 года, Египта похоронила мать. По всей вероятности, мы имеем дело с юношами-греками, которые приехали в Рим, слепивший молодежь всего мира видениями богатства и славы. Одинокие, без средств, без покровителей, с дружескими связями только среди своих и самое большее — среди дворцовых рабов, они нашли в Риме только смерть, часто преждевременную.
Если от врачей, которые жили и практиковали в Риме, мы перейдем к их собратьям, рассеянным по разным — большим и малым — городам древней Италии, то по первому взгляду все окажется знакомым: опять почти сплошь греческие имена; опять врачи-отпущенники или их сыновья, уже свободные, но еще не получившие римского гражданства. Имущественное положение их, как правило, неплохое, бедняков среди них мы видим мало. Врачи посвящают в дар богам кто алтарь, кто статую (Арий Келад даже заново отремонтировал обветшавший храм Марса), строят себе усыпальницы, иногда очень большие (у Авфестия Сотера, например, — 20x30 м). Ацилий Потин смог предпринять далекое путешествие из Бононии в Афины. Врачи, получившие звание севиров, делали обязательно некоторый взнос в благодарность за оказанную им честь; сумма взноса не была определена, но приличие требовало, чтобы новый севир внес достаточно; севиров среди провинциальных врачей мы видим восемь. Л. Вафр Никифор, врач из Сассины, был патроном местной коллегии мастеров и продавцов различной одежды — такое положение мог занять только человек со средствами. Были среди врачей и настоящие богачи. Эрот Мерула, глазной врач из Асизия, оставил после себя капитал в 800 тыс. сестерций. Все это люди I–II вв. н. э. В начале III в. в Беневенте городской врач Л. Стей Рутилий Манилий вступил в сословие всадников, т. е. располагал цензом в 400 тыс. сестерций, которые, надо думать, были только частью его богатства. Стоит задержаться на семье этого человека. Перед нами проходят три его поколения: дед, сын и внук. Дед, Л. Стей Евтих, — явный грек и, по всей вероятности, отпущенник; сын, упомянутый выше, Л. Стей Манилий, — городской врач и римский всадник; внук, сын Манилия, Скратей Манилиан, — полноправный римский гражданин, зачисленный в Стеллатинскую трибу, избирается на высшую муниципальную должность в родном городе. Он получает звание praetor cerialis и по этому поводу щедро одаривает сограждан — "разбрасывает тессеры", особые марки, по которым граждане получают золотые монеты, серебряную и бронзовую посуду, одежду и прочее; подобные раздачи были возможны, конечно, только при большом богатстве.
Мы говорили уже об отношении римского общества к врачам. Их уважали и ценили иногда как врачей и презирали всегда и как вчерашних рабов, и как "голодных гречат". Достаточно бегло просмотреть сочинения писателей того времени, чтобы убедиться, какой запас презрения накопил у себя в душе искони свободный римлянин против "ахейского сброда", причем это презрение он не стеснялся рассыпать щедро и в самых разнообразных формах — от яростно-гневного обличения у Ювенала до веселых и язвительных насмешек у Петрония и Марциала. Можно было, получив свободу, заказать свою статую в тоге, можно было изощряться в переделке своего имени на римский лад, но клеймо недавнего рабства и чужеземного происхождения не смывалось так легко. Чтобы свести его, требовалось войти в некое дело общегосударственного значения, участие в котором равняло бы всех, независимо от социального происхождения и национальной принадлежности. Пришельцы и бывшие рабы нашли себе это дело, обнаружив в его выборе незаурядную проницательность деловых людей: они пристроились к культу императора и создали севират и коллегию августалов. Коллегия эта, помимо своего политического значения, сыграла огромную роль в деле выработки нового общественного самосознания. Недавний раб, уроженец какого-то азийского захолустья, приобщенный к культу, который был утверждением не только императорской власти, но и римского единства, поднимался в собственных глазах: он оказывался одним из тех, кто утверждал эту власть и поддерживал это единство в такой же мере, как любой сенатор и коренной римлянин. На чужака начинают смотреть как на своего, и — что, пожалуй, важнее — чужак начинает чувствовать себя своим.
Вся эта переработка не столько даже мыслей, сколько общественных настроений происходила медленно. Эта перемена яснее улавливается в маленьких италийских городках, где было меньше римской спеси, а жизнь была проще и тише и ближе сталкивала людей. И тут в привычной жизни врачей появляется совершенно новая черта, которой мы не видели в Риме: это участие врача в общественной жизни города. В Остии устройство и архитектурное обрамление перекрестка берут на себя дуовиры и цензор — иначе говоря, верхи муниципальной знати — и несколько отпущенников, в том числе Д. Цецилий Никий, врач, отпущенник двух Децимов (перекрестки были как раз тем местом, где наряду с Ларами почитался и гений Августа). В Азизии упомянутый уже Эрот Мерула, отпущенник и севир, украшает статуями храм Геркулеса и замащивает улицы. В Беневенте врач Навзеллий Виталис, августал, не только украсил в своем квартале перекресток портиком, но и распорядился, чтобы из его капитала ежегодно выдавалось по 600 сестерций на празднование дня рождения его сына, офицера римской армии. Все эти люди живут общей жизнью с гражданами того города, куда они пришли, может быть, еще рабами. Теперь они заботятся о своем городе и украшают свой город. И себя эти люди начинают чувствовать
Глава пятая. ПОЖАРНИК
1
Пожары были бичом древнего Рима. Не стоило записывать в летописи, что сгорело несколько частных домов, но когда огнем уничтожало целые районы, то упомянуть о таком несчастье летописец считал обязательным. В 213 г. до н. э. дотла выгорело все пространство от Авентина до Капитолия; не осталось ни одного дома на Яремной улице, огибавшей Капитолий; погибло два древних храма, построенных, по преданию, еще Сервием Туллием. Через три года новый пожар вспыхнул в нескольких местах вокруг Форума. На Форуме загорелись мастерские и лавки; сгорел дом, где жили весталки; едва удалось отстоять храм Весты, величайшую святыню города. Огонь перекинулся на соседние дома, поднялся на Капитолий, уничтожил рынок, находившийся между Священной Дорогой и Аргилетом. Пожар 192 г., начавшись с Коровьего рынка, прошел полосой до самого Тибра. В императорское время Рим горел неоднократно, но особенно страшным был пожар 64 г., при котором пострадало больше половины города: уцелело только четыре района, три были сравнены с землей, в остальных семи кое-где стояли полуобгорелые и разрушенные здания. Это обилие пожаров, этот широкий разлив огня объясняются рядом причин: характером строительства и выбором строительных материалов, особенностями планировки Рима и больше всего — бытовыми условиями римской городской жизни.
Дома в несколько этажей были в Риме уже в конце III в. до н. э.; полтораста лет спустя Цицерон говорил, что город поднялся в воздух. Для императорского Рима характерны именно многоэтажные, многоквартирные дома (они называются инсулами). Печей в этих домах не было; римляне знали отопление горячим воздухом, по крайней мере с половины I в. до н. э., но хозяин инсулы устраивал такое отопление самое большее в нескольких комнатах первого этажа, если рассчитывал поселиться здесь сам или имел на примете состоятельного и выгодного съемщика. Жильцы остальных квартир обогревались жаровнями, куда насыпали крупный древесный уголь или клали мелко нарубленные чурки. В Риме бывает холодно и сыро; для обитателей инсул жаровня заменяла и печку, и очаг, на котором готовилась пища. Для освещения служили светильники: глиняные или бронзовые плошки, куда наливали оливкового масла и вставляли один-два, а то и несколько фитилей. Малейшая оплошность: кто-то впопыхах нечаянно толкнул жаровню — на пол вылетала раскаленная головешка; расшалившиеся ребята опрокинули светильник — масло разлилось и вспыхнуло. Кругом дерево: полы, двери, оконные ставни. Перегородки между комнатами часто устраивали из переплетенных между собой веток; Витрувий называл такие стены факелами. Мебель, особенно у людей небогатых, была деревянной. Занимается стол, дверь — огонь ползет дальше, а тушить его нечем. Рим полон плеска, шума и шороха воды; 14 водопроводов щедро снабжают водой несколько сотен бассейнов и фонтанов, но по квартирам воды нет. Чтобы провести воду к себе в дом, требуется специальное разрешение императора; оно дается лично такому-то и по смерти этого человека отбирается. Поэт Марциал умильно выпрашивал у Домициана разрешения провести воду в свой городской дом и свою загородную усадебку. Владелец инсулы, которому разрешено получить воду, может поставить во дворе колонку, откуда жильцы и будут брать для себя воду; может провести ее в свою квартиру в первом этаже, но и только. Остальное население дома обходится без воды. Закон обязывал, правда, квартирантов держать на случай пожара запас воды, но много ли ее натаскаешь на четвертый или пятый этаж, в маленькую, тесную, забитую людьми квартиру, да и чем поможет какой-то десяток ведер среди морем разлившегося пламени. Пищи ему много: дома в Риме стояли тесно, один к другому впритык, часто с общей смежной стеной; улицы были узкими (4–5 м ширины). Авл Геллий (писатель начала II в. н. э.) рассказывает, как мгновенно на его глазах огонь с одной инсулы перекинулся на другие дома — "все вокруг вспыхнуло и слилось в один огромный пожар".
Естественно, что и городские власти, и само население были очень озабочены тем, как организовать борьбу с пожарами. В республиканское время пожарной службой ведали "ночные триумвиры"; «ночными» называли их потому, что особая бдительность требовалась от них именно по ночам. В распоряжении их находилась пожарная команда, составленная из государственных рабов. Была она, по-видимому, не очень многочисленной, потому что богатые люди собирали пожарные дружины из своих рабов и за деньги или даром предоставляли их в распоряжение городских властей. Население бедных кварталов, которому пожары были особенно страшны, принимало, конечно, энергичное участие в тушении огня; очень вероятно, что здесь составлялись добровольческие пожарные общества, между членами которых заранее распределялись обязанности при тушении пожара и которые обязаны были являться на пожар с предметом, заранее указанным: кто прибегал с ведром, кто с лестницей, кто с топором. Строгого порядка и крепкой организации тут не было, да и ночные триумвиры особой ревности к своим обязанностям, видимо, не проявляли. Источники наши сообщают, что их не раз привлекали к ответственности: то они забыли проверить посты пожарников, то пришли со своей командой на пожар тогда, когда потушить его уже не было возможности. Пожарная служба в Риме времен республики была организована плохо, а город между тем все разрастался, непрерывно строился, стягивал к себе все больше и больше людей. Сама жизнь требовала реорганизации пожарного дела. Август и взялся за нее.
В 6 г. н. э. в Риме вспыхнул огромный пожар, охвативший значительную часть города; Август собрал для его тушения большую пожарную дружину, которую думал в скором времени распустить, но "увидав на деле, как полезна и необходима ее работа, отказался от этого намерения". Так возник в Риме внушительный корпус пожарников, составленный из 7000 человек и получивший наименование «бодрствующих» (вигили). Корпус разместили по всему городу с таким расчетом, чтобы каждая тысяча пожарников (когорта) обслуживала два смежных района (Рим был разделен Августом на 14 районов); кроме того, в каждом районе находился еще караульный пост, куда людей назначали поочередно. Название «бодрствующих» дано было не зря: пожарники проводят на ногах всю ночь; с водой, ведрами и топорами ходят их патрули по району и сразу же бросаются туда, где вспыхнул пожар, вызывая на помощь товарищей. И начальнику корпуса, префекту вигилей, спать не положено; вместе со своими пожарниками круглую ночь снует он по городу.