Просветленные не ходят на работу

Гор Олег Николаевич

Последнее означало, видимо, что он готов к моему визиту.

Из-под прилавка явился тяжелый угловатый сверток, источавший горький аромат. Осторожно, чтобы ни в коем случае не уронить, я положил его в сумку и, не произнеся ни единого слова, покинул магазин.

Пересек деревню в обратном направлении, последний дом остался позади, и тут в кустах справа мелькнула мохнатая черная тень.

– О нет… – успел прошептать я, и тут свора ринулась на меня.

Ожесточенное гавканье разорвало послеполуденную тишину в клочья.

Рыжий пес с подпалинами оказался

шустрее всех, и именно ему я залепил ногой по морде. Он взвизгнул, отскочил, но черный вожак уже вцепился в край моего одеяния, а еще кто-то тяпнул меня за лодыжку.

Боль вызвала не только страх, но и ярость.

– Ах вы твари! – заорал я и, к удивлению своры, бросился в атаку.

Взвизгнул получивший пинок по ребрам пес, второй захромал, припадая на отдавленную лапу. Злобный лай сменился обиженным скулежом, и собаки бросились врассыпную, поджав хвосты.

Я остался в одиночестве, дрожащий, тяжело дышащий, со вскинутыми кулаками.

Укус на лодыжке выглядел неглубоким – несколько царапин, выступившие там и сям капли крови. Но кто знает, какую именно гниль и дрянь жрала собака до того, как попробовать меня на вкус?

Так что в сторону храма я зашагал в мрачнейшем настроении.

Брат Пон, выслушав мой эмоциональный рассказ, не выразил ни сочувствия, ни печали, ни возмущения.

– Сейчас рану обработаем, – сказал он, забрав у меня сумку, после чего удалился в сторону своего жилища.

Вернулся с глиняным горшочком, выглядевшим так, словно его изготовил гончар из древнего Вавилона. С негромким «чпок» покинула место крышка из дерева, и ноздри мои пощекотал резкий травяной запах.

Укус вскоре скрылся под слоем бурой мази, и его начало немилосердно жечь.

– За несколько дней заживет, – сказал брат Пон, вставляя крышку на место.

– Сомневаюсь, – буркнул я. – Может быть, мне лучше обратиться в больницу? Поехать в Нонгкхай?

– Ты можешь это сделать, – он пожал плечами. – Но тогда я не приму тебя обратно.

Я заколебался: с одной стороны, я боялся, что неизвестно из чего сделанная мазь не поможет, а с другой – я совершенно не хотел покидать Тхам Пу, не желал закончить обучение раньше времени.

Сомнений в том, что брат Пон поступит именно так, как обещал, не было.

Вернет мне шмотки, помашет на прощание и забудет о моем существовании.

– Но почему так вышло?! – спросил я сердито. – Отчего эти твари снова напали? Честно скажу, я пытался быть текучим, без границ, как вы и говорили…

– Во-первых, знание нельзя получить, вычитав что-то из книги или послушав мудрого человека, – брат Пон заговорил так тихо, что мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова. – Знание должно стать частью тебя. А это достигается только практикой. Услышанное сегодня для тебя лишь сведения, нужно время и упражнения, чтобы они проросли внутрь тебя, изменили тебя и изменились сами, став настоящим знанием.

– Но…

– Погоди! – он вскинул ладонь, и я прикусил язык, хотя раздражение и обида требовали выхода в словах. – Во-вторых, сегодня должен был реализоваться некий кармический потенциал. Кто знает, какие поступки ты искупил, ощутив маленькую боль? Согласись, что такой укус лучше, чем отрезанная рука.

– Ну да, – хмуро признал я.

– В-третьих, ты не мог пройти мимо собак нетронутым, поскольку в тебе еще жив корень ненависти к другим живым существам. Он не столь извилист и ветвист, как невежество и алчность, о которых мы говорили, но в твоей душе пророс глубоко.

– Но я не испытывал к ним ненависти! И сумел победить страх! – выпалил я.

– А что, злоба и агрессия лучше трусости? – спросил он. – Это две стороны монеты. Переверни одну, и найдешь другую. Кроме того, если ты испытываешь гнев, сердишься на кого-либо, то ты подобен человеку, который пытается бросать в другого фекалии или куски раскаленного металла. Попадешь или нет – это еще неизвестно, но зато сам останешься грязным и вонючим, с обожженными руками. Нравится тебе такой исход? Радует ли тебя?

Метафора оказалась настолько живой, что я невольно бросил взгляд на свои ладони.

– Вот-вот, посматривай на них почаще, – сказал брат Пон. – А теперь пойдем. Корить себя за то, что оступился, – удел глупца, у мудрого на это просто нет времени. Поток течет дальше…

Он повел меня в лес, к тому месту, где я не так давно выкорчевал дерево, а затем видел смерть.

– Садись сюда, – велел монах, – и до самого вечера занимайся вниманием дыхания. Мысли, что будут появляться, не отгоняй, но и не пришпоривай, иди за каждой, пока она не исчерпает себя.

И он ушел, оставив меня в одиночестве.

Поначалу ничего не выходило, мешали эмоции, но затем я понемногу успокоился, и дело пошло. Дыхание стало равномерным, я перестал ошибаться в счете, уходить за десятку или пропускать цифры, и поток мыслей обмелел, стал настолько неглубоким, что я смог видеть каждую.

Воспоминание о том, что произошло сегодня… хочется отогнать, но нельзя…

Мысль насчет того, что неплохо бы и поесть…

Беспокойство о делах, оставшихся в Паттайе и в России, хоть и выглядит призрачным, но осталось… О том, как там поживает мой бизнес, точнее то, что от него осталось, как ни крути свое, родное…

В какой-то момент я осознал, что непонятно как, но вижу гору, вздымающуюся к небесам: увенчанная короной белых снегов, одна половина блестит золотом, другая испускает мягкое лазурное сияние, со склонов ниспадают водопады, и блики играют в чистейшей воде.

Этот образ настолько заполонил мое сознание, что я испугался и открыл глаза.

Почти ожидал, что гора окажется передо мной, вырастет над деревьями, закрыв половину неба.

Но нет, вокруг ничего не изменилось.

Я закрыл глаза и вновь обнаружил, что созерцаю белоснежные вершины.