Шрифт:
1
— Спорим, я прав.
— Ставлю шиллинг — нет!
— Да у тебя же нет шиллинга.
— Ах да. Ну тогда двухпенсовик, вот.
— По рукам! Но смотри, тебе придется платить.
— Это тебе придется платить.
— О чем вы тут болтаете?
— Ох, Майра, ты видела папиного пациента? Энтониета думает, что он умер.
— Ничего подобного. Он просто спит. Или мог бы спать, если бы тут не трещали так громко.
— Но он совсем не шевелится. Я уверена, он умер.
— Чепуха. Дайте-ка
— Ну и как ты считаешь?
— Я считаю, что он красивый. Даже очень красивый.
Мужчина, лежавший на кровати, улыбнулся про себя.
Он слышал разговор сквозь полудрему. Все еще сонный и усталый, он попробовал повернуться и неожиданно ощутил пронизывающую боль в боку.
И вся картина всплыла в памяти…
Выскочивший навстречу на огромной скорости автомобиль, визг тормозов, собственный гневный крик — и лязг железа. Должно быть, его оглушило, и, возможно, прошло довольно много времени, прежде чем он обнаружил, что придавлен, не в состоянии двинуться в перевернувшейся на бок машине.
Джарвис. Что с ним? Джарвис испытал всю силу удара, который пришелся на его сторону. Он вспомнил, как звал на помощь, и, когда помощь подоспела, повторял: «Врача, врача для Джарвиса!»
Все, что произошло потом, ускользало. Он снова ощутил невыносимую боль, когда его подняли и положили на носилки, и потерял сознание.
Что же было дальше? В памяти остались обрывки впечатлений: весь мир кружится, он лежит в постели, какой-то человек — по всей вероятности, врач — подносит к его губам стакан и говорит: «Выпейте это, и никаких вопросов». Он даже не сознавал, что задает вопросы, но был уверен, что спрашивал о Джарвисе…
Больше он не мог вспомнить ничего, вплоть до того момента, когда его смутные и несвязные сны были развеяны юными голосами. Говорили, конечно, о нем.
— Ну нет, он совсем некрасивый. Он же старый. — Голос ребенка.
— Вам, конечно, он может показаться старым. — Более взрослый голос с покровительственными нотками.
— Что вы тут делаете, дети? — В разговор вступило новое лицо.
«Да там их целая толпа», — подумал мужчина.
— О Энн, мы смотрели на папиного пациента, и Майра говорит, что он красивый.
— Вы же знаете, что нельзя мешать больному. Уходите немедленно, поиграйте в другом конце сада. А Майре пора быть умнее и не поощрять вас к озорству.
— Не будь такой сердитой, Энн. Ты же понимаешь, насколько это потрясающе. Подумать только, мы ведь даже не знаем, кто он. А вдруг переодетый принц?
— Или коммивояжер. Попридержи свои романтические фантазии, Майра.
— А почему бы нет? Кто знает? Увидишь, я права. Только представь себе, Энн, он окажется миллионером и скажет папе: «Доктор Шеффорд, в благодарность за услуги — вот вам тысяча фунтов. Прошу потратить их на ваших очаровательных детей».
— Полагаю, мы не услышим ничего подобного. Если он похож на прочих папиных больных, он, конечно, поблагодарит нас, но забудет заплатить по
— Оставь в покое мою комнату! Я просто заболеваю от этой работы по дому.
— Не могу понять, как такое может быть, если учесть, как мало ты этим занята.
— Ну почему бы миссис Бриггс не убрать мою комнату, когда она убирала лестницу?
— Ох, Майра! Не начинай сначала. Сегодня и без того полно дел.
— Ладно. Мне суждено страдать безмолвно. Но не забудь: если он окажется миллионером, первой участок застолбила я. — Раздался звонкий смех и звук удаляющихся от окна шагов.
Мужчина в постели открыл глаза и осторожно повернул голову. Он увидел, что занавески на окне чуть раздвинуты и узкий солнечный луч проникает в небольшую спальню с открытым французским окном, выходящим в сад.
Он огляделся.
Медная кровать, на которой он лежал, была старомодной, как и вся остальная чрезвычайно разнохарактерная мебель. Комната свидетельствовала о том, что у ее хозяев очень мало денег и не так много вкуса, однако все сверкало безукоризненной чистотой. На туалетном столике стояла большая ваза с розами, а простыни и наволочки источали сладковатый аромат лаванды.
Мужчина обнаружил, что пытается разобраться с семейством доктора Шеффорда. Энтониета и ее напарник, судя по голосу мальчик, очевидно, очень любопытны, Майра — особа романтичная, а Энн строга и практична. Ему понравилось, как они говорили, а в голосе Энн, несмотря на нотку властности, звучала пленительно-спокойная ласка. Он был разборчив: голоса большинства из тех, кого он знал, казались грубыми или пронзительными. А голос этой незнакомки был нежным и мелодичным.
В дверь постучали. Прежде чем он успел ответить, дверь открылась, пропуская грузную, пожилую рыжеволосую женщину. Она прошла к окну и с шумом раздвинула занавески. Ослепительно-золотой солнечный свет хлынул в комнату.
— Вы не спите, сэр?
— Нет. Я проснулся.
— Доктор велел сказать вам, что его вызвали к больному, но он надеется быстро вернуться и чтобы вы не беспокоились.
— Спасибо.
— Мисс Энн сейчас принесет завтрак. Доктор сказал, если вам что-нибудь надо, обратитесь к ней.
— Спасибо, я так и сделаю.
— Если я могу чем-то услужить вам, сэр, я все сделаю с удовольствием, только увольте меня от ран и перевязок, я никогда не выносила этого. В войну я посещала курсы первой помощи, но это мне не пригодилось. Доктор так и сказал мне: «Миссис Бриггс!» Это мое имя, сэр. «Миссис Бриггс, — сказал он, — держитесь ближе к кухне».
— Значит, вы кухарка, миссис Бриггс?
— О, я не настолько заносчива, чтобы считать себя кухаркой. Просто я справляюсь со всякой работой по дому. Уборка — вот моя специальность, но я не совру, если скажу, что умею готовить ничуть не хуже, а может, и лучше, чем любая другая женщина в этой деревне.