Противостояние. Армагеддон
Шрифт:
Фрэнни накрыла тело Гуса чистой простыней и оставила его на кровати старого Джека Хэнсона, перед окном с видом на океан. Потом она пришла в парк и стала швырять камешки в пруд, ни о чем не думая. Но подсознательно она поняла, что это уже не была та странная апатия, которая охватила ее после смерти отца. С тех пор она постепенно все больше приходила в себя. Она взяла розовый куст в цветочном магазине Натана и аккуратно посадила его на могиле Питера. Она понадеялась, что куст хорошо приживется. Ее теперешнее бездумное состояние было чем-то вроде отдыха
Но вскоре ей надо будет подумать о том, что делать дальше, и, по-видимому, в этих мыслях будет присутствовать Гарольд Лаудер. Но не только потому, что она и Гарольд были единственными оставшимися в живых людьми в этом районе, но и потому, что она просто не могла себе представить, что случится с Гарольдом, если некому будет за ним присмотреть. Он ей по-прежнему не слишком-то нравился, но, во всяком случае, он попытался быть тактичным, и оказалось, что у него есть хоть какие-то представления о приличиях.
Гарольд оставил ее в покое с момента их встречи, состоявшейся четыре дня назад, возможно, проявив уважение к ее желанию остаться один на один со своим горем. Но время от времени она замечала «Кадиллак» Роя Брэннигана, бесцельно круживший по городским улицам. И дважды, при соответствующем направлении ветра, до окна ее спальни донеслось постукивание пишущей машинки. Сам факт того, что она могла услышать этот звук, несмотря на то, что дом Лаудеров находился почти в миле от нее, подчеркивал реальность случившегося. Она немного удивилась, что, хотя Гарольд и позаимствовал чужой «Кадиллак», он не заменил свою механическую пишущую машинку на одну из этих гудящих электрических торпед.
«Но теперь, когда электричество в городе погасло, — подумала она, вставая и оправляя шорты, — ему уже не удастся это сделать».
Где-то должны быть другие люди, что бы Гарольд не говорил. Если иерархия власти распалась, им просто надо найти других людей и вновь сформировать ее. Она не задумывалась над тем, почему «власть» представлялась ей такой необходимой вещью, но еще меньше беспокоил ее вопрос о том, почему она должна заботиться о Гарольде. Просто так было надо.
Она вышла из парка и медленно отправилась вниз по Главной улице в направлении дома Лаудеров. Становилось уже довольно жарко, но морской ветерок освежал воздух. Ей неожиданно захотелось пойти на пляж, найти бурую водоросль и съесть кусочек.
— Боже, как ты отвратительна, — сказала она вслух. Но, разумеется, она не была отвратительна; просто она была беременна. Вот в чем было дело. А на следующей неделе ей захочется луковых бермудских сэндвичей. С хреном.
Она остановилась на углу, в квартале от дома Лаудеров, удивляясь тому, как долго не приходила ей в голову мысль о собственном «интересном положении». Может быть, она уже просто привыкла к этому? В конце концов прошло уже почти три месяца.
В первый раз она подумала с некоторой тревогой
С задней лужайки дома Лаудеров раздавался стрекот ручной косилки. Когда Фрэн обошла дом, только абсолютное удивление помешало ей громко расхохотаться.
Гарольд в одних плавках стриг лужайку. Его белая кожа лоснилась от пота, а длинные волосы развевались (к чести Гарольда следует отметить, что они были вымыты в не слишком отдаленном прошлом). Жировые складки на талии бешено тряслись. По лодыжку его ноги позеленели от травы. Спина его покраснела — то ли от усилий, то ли от солнца.
Она слышала его тяжелое дыхание. Лезвия стрекотали. Трава летела зеленым водопадом Гарольду под ноги. Он подстриг уже почти половину лужайки. Остался только все уменьшающийся квадрат с летним домиком в центре, в котором когда-то Фрэнни и Эми устраивали свои летние «чаепития». Он повернул у подножия холма и застрекотал в обратном направлении, на мгновение скрывшись за летним домиком, а потом вновь вынырнув, склонившись над своим механизмом, как гонщик Формулы-1. Потом он заметил ее, как раз в тот самый момент, когда Фрэнни робко произнесла: «Гарольд?» Она заметила, что он был в слезах.
— Ой! — сказал — почти взвизгнул — Гарольд. Она вырвала его из какого-то индивидуального мира, и на мгновение ей показалось, что у него сейчас будет сердечный приступ.
Потом он побежал к дому, прорываясь сквозь завалы срезанной травы, и она смутно ощутила в воздухе ее сладкий запах.
Она пошла за ним.
— Гарольд, что случилось?
Он взбежал по ступенькам крыльца. Дверь открылась, Гарольд вбежал в дом и захлопнул ее за собой. Фрэнни некоторое время помедлила, а потом подошла к двери и постучала. Ответа не последовало, но она услышала, как Гарольд плачет где-то внутри.
— Гарольд?
Плач продолжался.
Она вошла в дом.
— Гарольд?
Она пересекла прихожую и вошла в кухню. Гарольд сидел за столом, вцепившись руками в волосы.
— Гарольд, что случилось?
— Убирайся! — закричал он сквозь слезы. — Убирайся, я тебе не нравлюсь!
— Неправда, ты мне нравишься. Ты нормальный парень, Гарольд. Может быть, не самый крутой, но вполне нормальный. — Она сделала паузу. — Собственно говоря, принимая во внимание ситуацию, мне следовало бы сказать, что в целом мире ты мне нравишься больше всех.
Гарольд заплакал еще сильнее.
— У тебя есть что-нибудь попить?
— Кул-Эйд, — сказал Гарольд, шмыгнув носом, и, все еще глядя в стол, добавил: — Он теплый.
— Ну конечно, он теплый. Ты не принес себе воды из городской колонки?
Как и во многих других маленьких городках, в Оганквите за ратушей была своя колонка, правда, за последние сорок лет она была скорее предметом старины, а не источником воды. Туристы иногда ее фотографировали. «Вот колонка маленького городка на побережье, где мы провели свой летний отпуск. Разве она выглядит не забавно?»