Противостояние. Армагеддон
Шрифт:
Голос ее был таким тихим и хриплым, что ему с трудом удалось расслышать ее слова даже в том сверхъестественном молчании, которое царило вокруг.
— С тех пор как… Ну, примерно с перекрестка Пятой и Сорок Девятой, кажется.
— Ты натерла себе ноги двадцать кварталов назад и ничего мне об этом не сказала?
— Я думала… может быть… это пройдет… Не будет больше болеть… Я не хотела… Мы так хорошо шли… Выбирались из города… Я просто подумала…
— Ты вообще не думала, — сказал он рассерженно. — Как мы теперь с тобой пойдем? Твои чертовы ноги выглядят
— Не ругай меня, Ларри, — сказала она, начиная плакать. — Пожалуйста, не надо… Мне становится так плохо, когда ты… Пожалуйста, не ругай меня.
Ярость охватила его. Он крикнул ей прямо в лицо:
— Сука! Сука! Сука!
Слово вернулось тусклым и неясным эхом, отразившись от высоких жилых домов.
Она закрыла лицо руками и, плача, опустила голову. Это его рассердило еще больше, и он предположил, что отчасти этот жест действительно объясняется нежеланием видеть. Как просто: закрыть глаза руками, а он поведет ее, почему бы и нет? Всегда ведь рядом был кто-то, кто брал на себя заботу о нашей Маленькой Героине, крошке Рите. Кто-то, кто водил машину, ходил в магазины, мыл унитаз, платил налоги. Так что надо завести слащавого Дебюсси, закрыть глаза своими хорошо наманикюренными руками и предоставить все Ларри. «Позаботься обо мне, Ларри. Увидев, что случилось с человеком в парке, я не хочу больше видеть. Все это слишком низко для человека моего воспитания и происхождения».
Он оторвал руки от ее лица. Она съежилась от страха и попыталась снова закрыться.
— Посмотри мне в глаза.
Она потрясла головой.
— Черт тебя побери, немедленно посмотри на меня, Рита.
Она посмотрела на него как-то странно и косо, словно думая, что теперь он пустит в ход не только язык, но и кулаки.
— Я хочу тебе изложить реальные факты, потому что ты, похоже, ничего не понимаешь. А факты заключаются в том, что нам надо пройти еще двадцать или тридцать миль. И в том, что если в твои раны попадет инфекция, у тебя может начаться заражение крови, и ты умрешь. И в том, что тебе наконец-то надо вынуть палец из задницы и начать помогать мне.
Он говорил, сжимая ее плечи, и заметил теперь, что пальцы его почти погрузились в ее плоть. Гнев оставил его, когда, отпустив ее, он увидел на ее предплечьях красные пятна. Он отступил шаг назад, вновь чувствуя неуверенно и сознавая с болезненной ясностью, что он переборщил. Ларри Андервуд наносит следующий удар. Ну а если он такой крутой, то почему же он не проверил, в чем она обута, прежде чем отправиться в путь?
«Потому что это ее проблемы», — сказал внутри него угрюмый голос.
Нет, это неправда. Это его проблема. Потому что она не знала. Раз уж он решил взять ее с собой (и только сегодня он стал думать о том, насколько проще было бы, если бы он этого не сделал), то он должен нести за нее ответственность.
«Черт меня побери, если я возьму на себя ответственность», — сказал внутри него угрюмый голос.
Голос его матери: «Ты создан для того, чтобы брать, Ларри».
Специалист
«Это неправда! Черт возьми, это НЕПРАВДА!»
— Рита, — сказал он. — Извини меня.
Она села на тротуар и опустила голову. На него она не смотрела.
— Извини меня, — повторил он. — Я… знаешь, у меня не было права говорить все это. — Он-таки сказал все это, но ничего страшного. Если извинишься, все пойдет на лад. Так устроен мир.
— Продолжай, Ларри, — сказала она. — С чего это ты вдруг остановился?
— Я же сказал, что извиняюсь, — сказал он слегка нетерпеливо. — Мы найдем тебе новые туфли и белые носки. Мы…
— Ничего мы не сделаем. Иди.
— Рита, извини меня…
— Если ты повторишь это еще раз, я закричу. Ты — дерьмо, и твои извинения не принимаются. А теперь иди.
— Я же сказал, что…
Она вскинула голову и закричала. Он сделал шаг назад и огляделся, чтобы посмотреть, не слышал ли кто-нибудь ее крика. Не бежит ли полисмен, чтобы выяснить, что за ужасные вещи творит этот молодой человек с сидевшей на тротуаре разутой пожилой леди.
— Лучше тебе перестать орать, — сказал он ей. — А то я действительно тебя брошу.
Она ничего не сказала и только посмотрела на него. Он не смог вынести ее взгляд и опустил глаза, ненавидя ее за то, что она вынудила его это сделать.
— Ладно, — сказал он. — Желаю приятного изнасилования и насильственной смерти.
Через минуту он обернулся, уверенный в том, что она идет за ним, но Риты не было.
— Черт возьми, — сказал он обиженно. — Я же пытался извиниться.
Прежде чем продолжить путь, он мгновение помедлил. Он чувствовал, как его пожирают сотни мертвых злобных глаз, уставившихся на него из всех этих машин.
Он видел, как впереди четырехполосное шоссе исчезает в черной арке туннеля, и с ужасом он заметил, что света внутри нет. Путешествие в автомобильное кладбище. Они подождут, пока он дойдет до половины, а потом начнут шевелиться… оживать… он услышит, как с тихим щелчком откроются двери их машин… их шаркающие шаги…
Его прошибло легким потом. У него над головой хрипло каркнула какая-то птица, и он вздрогнул. Идиот, — сказал он самому себе. — Испугался детских сказок. Тебе надо просто идти по пешеходной дорожке и очень скоро ты…
…будешь удушен восставшими мертвецами.
Он облизал губы и попробовал рассмеяться. Ничего не вышло. Он сделал пять шагов по направлению к тоннелю и снова остановился. Слева от него стоял кадиллак «Эльдорадо», из которого на него уставилась женщина с черным, чудовищным лицом. Нос ее был прижат к стеклу. Стекло было забрызгано слизью и кровью. Человек, который сидел за рулем, обмяк словно искал что-то на полу. Все стекла были подняты. Там, наверное, сейчас как в оранжерее. Если он откроет дверь, то женщина вывалится на мостовую, как мешок гнилых дынь, а запах будет теплым и плотным, влажным и гниющим.