Противостояние. Том I
Шрифт:
Я видела, что спорит он исключительно ради спора – Гарольд не нравился людям прежде всего потому, что слишком стремился показать, как много знает (и он действительно много знает, этого у него не отнимешь, Гарольд – суперумный), – но Глен ответил коротко: «Время покажет, верно?»
Все это закончилось час назад, а теперь я в спальне наверху, и Коджак лежит на полу рядом со мной. Хороший пес! Тут уютно, навевает воспоминания о доме, но я стараюсь о нем не думать. Потому что от этих мыслей начинаю плакать. Я знаю, звучит ужасно, но я действительно хочу, чтобы кто-то помог мне согреть эту постель. Даже могу назвать подходящего кандидата.
Выброси это из головы, Фрэнни!
Так что завтра мы отправляемся в Стовингтон, и Стью эта идея совершенно не греет. Он боится этого места. Мне очень нравится Стью, только хочется, чтобы он чуть больше нравился Гарольду. Гарольд всем усложняет жизнь, но я думаю, что он ничего не может с собой поделать.
Глен решил оставить Коджака здесь. Он сожалеет об этом, хотя нет нужды тревожиться о том, что Коджак не найдет пропитания. Сделать мы ничего не можем, если только не найдем мотоцикл с коляской, но даже тогда бедняга Коджак может испугаться и выпрыгнуть из нее, покалечиться, а то и убиться.
В любом случае завтра мы выезжаем.
Запомнить! В «Техасских рейнджерах» (бейсбольная команда) играл питчер Нолан Райан, который с помощью своих знаменитых быст рых подач не позволял противнику нанести хотя бы один удар по мячу, и таких питчеров еще поискать. Есть телевизионные комедии с закадровым смехом. Записанный на пленку смех звучит в смешных местах и вроде бы доставляет зрителям большее удовольствие. Люди покупали в супермаркете десяток замороженных тортов и пирогов, которые надо только разморозить и съесть. Мой любимый – клубничный творожный торт от «Сары Ли».
7 июля 1990 г.
Не могу писать долго. Попа превратилась в гамбургер, а спина словно набита камнями. Прошлой ночью мне приснился дурной сон. Гарольду тоже снился этот человек, и он крайне из-за этого расстроился, потому что не может объяснить, каким образом нам мог присниться один и тот же сон.
Стью говорит, что ему по-прежнему снится Небраска и старая женщина, которая там живет. Она твердит, что мы можем прийти и увидеться с ней в любое время. Стью думает, что она живет в городе Холланд-Хоум, или Хоумтаун, или что-то в этом роде. Говорит, он думает, что сумеет его найти. Гарольд фыркнул на него и разразился долгой речью о том, что сны – псевдофрейдистское проявление всего того, о чем мы не решаемся подумать, когда бодрствуем. Думаю, Стью злился, но из себя не выходил. Я так боялась, что их взаимная неприязнь вырвется наружу. МНЕ ОЧЕНЬ ЖАЛЬ, ЧТО ВСЕ ТАК ВЫШЛО!
Короче, Стью спросил: «Как объяснить, что тебе и Фрэнни приснился один сон?»
Гарольд что-то забормотал о совпадении и заткнулся.
Стью сказал Глену и мне, что он хочет, чтобы после Стовингтона мы все поехали в Небраску. Глен пожал плечами: «Почему нет? Мы должны куда-то ехать».
Гарольд, разумеется, будет возражать из принципа. Черт бы тебя побрал, Гарольд, взрослей!
Запомнить! В начале 1980-х возник дефицит бензина, потому что в Америке все куда-то ехали, и мы использовали большинство наших запасов нефти, и арабы держали нас за яйца. Арабы получили столько денег, что просто не знали, куда их потратить. Рок-н-ролльная группа «Ху» обычно заканчивала живые концерты тем, что разбивала гитары и усилители. Это называлось «демонстративное потребление».
8 июля 1990 г.
Уже поздно, и я снова устала, но попытаюсь записать как можно больше, прежде чем мои веки просто ЗАХЛОПНУТСЯ. Гарольд примерно час назад закончил надпись на щите-указателе (и, должна отметить, постарался на славу) и поставил его на лужайке перед зданием Стовингтонского противоэпидемического центра. Стью помог ему установить щит и не терял спокойствия, несмотря на злобные шпильки Гарольда.
Я пыталась подготовиться к разочарованию. Сама не верила, что Стью лгал, и не думаю, что Гарольд в это верил. То есть я предполагала, что там все мертвы, но увиденное очень меня расстроило, и я расплакалась. Ничего не смогла с собой поделать.
Но расстроилась не только я. Когда Стью увидел это место, он побледнел как полотно. Он был в рубашке с короткими рукавами, и я заметила, что его руки покрылись мурашками. Глаза, обычно синие, стали темно-серыми, как океан в облачный день.
Он указал на третий этаж:
«Вон моя палата».
Гарольд повернулся к нему, и я поняла, что с его губ готова слететь одна из фирменных острот Гарольда Лаудера, но он увидел выражение лица Стью и промолчал. Я думаю, он поступил мудро.
Через какое-то время Гарольд говорит: «Что ж, зайдем туда и оглядимся».
«Ради чего ты хочешь туда идти?» – спрашивает Стью, и в голосе его слышится истерика, пусть он и держит ее под контролем. Меня это пугает, потому что обычно он предельно хладнокровен. Раз за разом проваливающиеся попытки Гарольда его достать – тому свидетельство.
«Стюарт…» – начинает Глен, но Стью прерывает его:
«Зачем? Разве вы не видите, что это – мертвое место? Ни духовых оркестров, ни солдат, ничего. Поверьте мне, – говорит он, – будь они здесь, уже прибежали бы к нам. И мы сидели бы в этих белых палатах, как гребаные морские свинки. – Тут он смотрит на меня и добавляет: – Извини, Фрэн… обычно я так не говорю. Наверное, очень разволновался».
«Что ж, я иду, – говорит Гарольд. – Кто со мной?»
Но я вижу, пусть Гарольд и пытается изобразить БОЛЬШОГО и СМЕЛОГО, что он очень напуган.
Глен сказал, что пойдет, и Стью посмотрел на меня: «Ты тоже иди, Фрэн. Взгляни своими глазами. Утоли любопытство».
Я хотела сказать, что лучше останусь с ним, потому что он выглядел таким расстроенным (и потому что мне, если честно, совершенно не хотелось туда идти), но это могло привести к очередной вспышке гнева Гарольда, поэтому я согласилась.
Если бы мы – Глен и я – действительно сомневались в правдивости истории Стью, сомнения рассеялись бы, едва мы открыли дверь. Благодаря запаху. Такой же запах стоял в достаточно больших городах, через которые мы проезжали, запах гниющих томатов, и, Господи, я снова плачу, но это нормально, оплакивать людей, которые умерли, а теперь воняют, как…
Перерыв.
(позже)
Ну вот, я второй раз за день ВЫПЛАКАЛАСЬ, оказывается, и такое может случиться с маленькой Фрэн Голдсмит, которая могла грызть гвозди и выплевывать на ковер шляпки, ха-ха, как говаривали раньше. Что ж, этим вечером больше никаких слез, обещаю.