Противостояние. Том I
Шрифт:
Но теперь она смотрела на него, запрокинув голову, ее полуоткрытые губы влажно блестели, а глаза сверкали, почти… почти… да, почти как звезды. Единственной деталью, не укладывающейся в редбуковское видение жизни, оказался его торчащий член, крепкий, как железо.
– А теперь – на диван, – предложила Надин.
Каким-то образом они добрались туда, а потом их тела переплелись, ее волосы рассыпались по плечам, ее аромат окутал Гарольда. Его руки ухватили груди Надин, и она не возражала, напротив, поворачивалась так, чтобы обеспечить ему более свободный доступ. Он не ласкал ее, а жал и давил в неистовстве.
– Ты девственник, – прокомментировала Надин.
Вопросительные нотки в ее голосе отсутствовали… и ложь потребовала бы больших усилий. Гарольд кивнул.
– Тогда вот что мы сделаем сначала. В следующий раз будет медленнее. Лучше.
Она расстегнула пуговицу на его джинсах, открыла застежку молнии. Указательным пальцем легонько прошлась по голому животу пониже пупка. Гарольд задрожал и подпрыгнул.
– Надин…
– Ш-ш-ш. – Занавес волос надежно укрыл ее лицо, прочитать его выражение не представлялось возможным.
Тем временем пальцы Надин расстегнули молнию, и Нелепая штучка, нелепость которой только подчеркивалась белизной трусов (слава Богу, он переодел белье после душа), выскочила, как черт из табакерки. Нелепая штучка знать не знала о собственной комичной внешности, потому что намеревалась заняться крайне серьезным делом. Все, что связано с девственниками, всегда крайне серьезно – речь не об удовольствии, а об опыте.
– Моя блузка…
– Могу я?..
– Да, этого я и хочу. А потом я позабочусь о тебе.
Позабочусь о тебе. Эти слова эхом отражались в его сознании, словно камни, брошенные в колодец, и тут же он жадно присосался к ее груди, ощущая соль и сладость.
Она шумно втянула в себя воздух.
– Гарольд, это чудесно!..
Позабочусь о тебе, гремело и шваркало в голове.
Ее руки нырнули под эластичную ленту трусов, и джинсы заскользили вниз, к лодыжкам, в бессмысленном звяканье ключей.
– Встань, – прошептала она, и он встал.
Все заняло меньше минуты. Он громко вскрикнул от силы оргазма, не в состоянии сдержаться. Словно кто-то поднес горящую спичку к сетке нервов, расположенных под самой кожей, и все эти нервы стянулись вниз, чтобы образовать живую паутину в паху. Теперь он понимал, почему многие писатели связывали оргазм и смерть.
Потом он лежал в сумраке, привалившись головой к дивану, с поднимающейся и опускающейся грудью, с открытым ртом. Боялся посмотреть вниз. Чувствовал, что все вокруг залито спермой.
Юный друг, мы нашли нефть.
Он стыдливо посмотрел на Надин, стесняясь, что так быстро кончил. Но она лишь улыбалась, и эти спокойные темные глаза, казалось, знали все, глаза очень молодой девушки с картины викторианского периода. Девушки, которой известно слишком многое, возможно, о своем отце.
– Я извиняюсь, – пробормотал он.
– Почему? За что? – Ее глаза не покидали лица Гарольда.
– Ты ничего не получила.
– Au contraire [182] , я всем удовлетворена. – Но он имел в виду не это. Однако прежде чем открыл рот, она продолжила: – Ты молод. Мы можем делать это так часто, как тебе захочется.
182
Напротив (фр.).
Он молча смотрел на нее, не в силах что-либо сказать.
– Но одно ты должен знать. – Она коснулась его рукой. – Помнишь, ты сказал мне, что ты девственник? Что ж, я тоже.
– Ты… – Вероятно, от изумления его лицо стало очень комичным, потому что она откинула голову назад и рассмеялась:
– В твоей философии нет места для девственности, Горацио?
– Нет… да… но…
– Я девственница. И намерена ею оставаться. Потому что кое-кто другой должен… должен лишить меня ее.
– Кто?
– Ты знаешь кто.
Гарольд смотрел на нее, внезапно похолодев. Ее взгляд оставался спокойным.
– Он?
Она чуть отвернулась от него, кивнула.
– Но я многое могу тебе показать. – Надин по-прежнему не смотрела на Гарольда. – Мы многое можем делать. Многое такое, чего ты никогда… нет, беру эти слова назад. Возможно, ты этим грезил, но и мечтать не мог, что подобное случится в реальной жизни. Мы можем этим упиваться. Мы можем уйти в это с головой. Мы можем… – Она замолчала, а потом посмотрела на него, посмотрела так озорно и сексуально, что Гарольд почувствовал шевеление между ногами. – Мы можем делать все, что угодно… можем делать все… за исключением одной мелочи. И эта мелочь в действительности не так уж и важна, правда?
Образы закружились перед его мысленным взором. Шелковые шарфы… сапоги… кожа… хлыст. О Господи. Фантазии школьника. Странная разновидность сексуального пасьянса. Но ведь это был сон, так? Фантазия, рожденная из фантазии, дитя темного сна. Он хотел всего этого, хотел ее, но он также хотел и большего.
Вопрос заключался в следующем: чем он сможет удовлетвориться?
– Ты можешь говорить мне все, Гарольд, – продолжила она. – Я буду твоей матерью, или сестрой, или шлюхой, или рабыней. От тебя требуется только одно, Гарольд: сказать, чего ты хочешь.
Как это грело его! Как возбуждало!
Он открыл рот, и его голос прозвучал хрипло, как звон треснувшего колокола.
– Но придется заплатить, так? Придется заплатить. Потому что бесплатно ничего не бывает. Даже теперь, когда все лежит вокруг, ожидая, чтобы его подобрали.
– Я хочу того же, что и ты, – ответила Надин. – Я знаю, что в твоем сердце.
– Этого никто не знает.
– Что в твоем сердце – то и в твоем гроссбухе. Я могла бы все прочитать, я знаю, где он, но в этом нет необходимости.