Противостояние. Том I
Шрифт:
На лице Фрэн читалось сомнение, но она не стала останавливать Ларри, когда он снял рубашку, обмотал вокруг кулака и предплечья и разбил подвальное окно. Осколки полетели внутрь, и он сунул руку в дыру в поисках шпингалета.
– Вот он где. – Нашел, открыл и сдвинул окно. Спустился в подвал и повернулся, чтобы помочь ей. – Осторожно, детка. Пожалуйста, никаких выкидышей в подвале Гарольда Лаудера.
Он поймал ее и осторожно опустил на пол. Вместе они осмотрели игровую комнату. Набор для крокета нес службу, как часовой. На столе для аэрохоккея лежали маленькие обрезки разноцветных проводов.
– Что это? – спросила Фрэн, поднимая один из них. – Раньше этого здесь не было.
Ларри пожал плечами:
– Может, Гарольд собирал идеальную мышеловку.
Под столом лежала коробка, и Ларри вытащил ее оттуда. На крышке была надпись: «РЕАЛИСТИК» – НАБОР «УОКИ-ТОКИ» КЛАССА ЛЮКС, БАТАРЕЙКИ В КОМПЛЕКТ НЕ ВХОДЯТ». Ларри открыл ее, но вес коробки подсказал ему, что она пуста.
– Получается, он собирал радиостанции, а не мышеловки, – заметила Фрэн.
– Нет, это не набор для сборки. Эти «уоки-токи» готовы к использованию. Может, он в них что-то усовершенствовал. Похоже на Гарольда. Помнишь, как Стью жаловался насчет приема «уоки-токи», когда они с Гарольдом и Ральфом искали матушку Абагейл?
Фрэнни кивнула, но эти обрезки проводов по-прежнему ее тревожили.
Ларри бросил коробку на пол и озвучил, как он потом думал, самое ошибочное суждение в своей жизни:
– Это не важно. Пошли.
Они поднялись по ступенькам, но на этот раз дверь на кухню оказалась заперта. Фрэн посмотрела на Ларри, а тот пожал плечами:
– Мы прошли долгий путь, верно?
Фрэн кивнула.
Ларри несколько раз легонько ткнул дверь плечом, чтобы понять крепость засова, а потом ударил со всей силы. Заскрипел металл, что-то звякнуло, и дверь распахнулась. Ларри наклонился и поднял с пола засов со скобой.
– Я могу все поставить на место, и он ничего не заметит. Если, конечно, найдется отвертка.
– А надо? Он все равно увидит разбитое окно.
– Это правда. Но если засов поставить на место, он… чего ты улыбаешься?
– Поставь, если тебе этого хочется. Но как ты собираешься задвинуть его со стороны подвала?
Ларри задумался.
– По мне, нет ничего хуже умничающей женщины. – Он бросил засов на столешницу. – Давай заглянем под плиту у камина.
Они вошли в темную гостиную, и Фрэн почувствовала нарастающую тревогу. В тот раз Надин появилась у дома Гарольда без ключа. На этот раз, вернувшись, она могла открыть дверь. Та еще получилась бы шутка, если бы первой работой Стью в должности начальника полиции стал бы арест его женщины за взлом и проникновение в чужое жилище.
– Это она? – спросил Ларри.
– Да. И давай побыстрее.
– Велика вероятность, что он его перепрятал.
И Гарольд действительно перепрятал дневник, а под плиту у камина его положила Надин. Ларри и Фрэн ничего об этом не знали, но когда Ларри поднял плиту, книга лежала под ней, и надпись «ГРОССБУХ» поблескивала золотом. Они оба смотрели на дневник. В комнате внезапно стало жарче, теснее, темнее.
– Так что, будем восхищаться или читать? – спросил Ларри.
– Давай ты, – сказала Фрэн. – Я не хочу даже прикасаться к нему.
Ларри вытащил гроссбух из выемки и машинально смахнул с обложки белую каменную пыль. Начал просматривать, открывая случайные страницы. Записи были сделаны фломастером, из тех, что продавались под жизнеутверждающим брэндом «Хардхед». Эти фломастеры позволяли Гарольду писать крошечными четкими буковками – почерком человека, который добросовестно относится к делу, даже одержим им. На абзацы текст не делился. И занимал практически всю площадь листа, оставляя узенькие поля справа и слева, причем в каждой строчке буквы заканчивались на одинаковом расстоянии от края, создавая ощущение, что эти поля отчеркнуты линейкой.
– Нам потребуется три дня, чтобы прочитать все. – Ларри продолжал пролистывать гроссбух.
– Подожди. – Фрэн перегнулась через его руку и вернулась на пару страниц назад. Здесь ровный поток слов прерывался твердо очерченным прямоугольником. В нем Гарольд записал нечто вроде девиза:
Следовать за своей звездой – значит, подчиняться воле более великой Силы, воле Провидения; но вполне возможно, что сам акт следования этой воле – стержневой корень еще более могущественной Силы. Твой БОГ, твой ДЬЯВОЛ владеет ключами от маяка; я так долго бился над этим в последние два месяца; но на каждого из нас он возложил ответственность за ПЛАВАНИЕ.
– Извини, но это выше моего понимания, – признался Ларри. – Тебе это о чем-нибудь говорит?
Фрэн медленно покачала головой.
– Наверное, этим Гарольд пытается сказать, что следовать – не менее почетно, чем вести за собой. Но не думаю, что этот шедевр Гарольда по популярности превзойдет «Не проматывай – и не будешь нуждаться».
Ларри продолжил листать страницы к началу дневника и наткнулся еще на несколько рамок со строками, все за подписью Гарольда заглавными буквами.
– Ух ты! – воскликнул он. – Посмотри сюда, Фрэнни!
Сказано, что два самых больших человеческих греха – гордыня и ненависть. Так ли? Я склонен думать о них как о двух самых больших человеческих достоинствах. Отбросить гордыню и ненависть – все равно что сказать: ты изменишься на благо мира. Принять их, отталкиваться от них – более благородно, все равно что сказать: мир должен измениться на благо тебе. Меня ждет великое приключение.
– Такое мог написать только психически неуравновешенный человек, – выдохнула Фрэн. Ей вдруг стало очень холодно.
– Подобный образ мышления и вверг нас в этот кошмар, – согласился Ларри. Он быстро пролистал оставшиеся до начала страницы. – Время идет. Давай поглядим, с чего все началось.
Никто из них не знал, чего ожидать. Пока они прочитали лишь куски, взятые в рамку, да еще несколько случайных фраз, которые, по большей части благодаря витиеватому стилю (сложносочиненные предложения с придаточными, похоже, придумали специально для Гарольда Лаудера), несли в себе мало смысла. А иной раз и никакого.