Противостояние
Шрифт:
— С отделением общий язык найти не могу, — призналась.
— А конкретнее?
— Понять их не могу. Вроде нормальные ребята, но иногда такое выкидывают, что я теряюсь.
— Например? — нахмурился, ее по голове поглаживая, чтобы успокоилась, расслабилась.
— Да взять хоть сегодня. Я сало им отнесла. У тебя осталось, ну и прихватила. Привычка, понимаешь?
— Нет.
Лена глянула на него, за стол села:
— У ребят все каша и каша.
— А ты их прикормить решила? — сел наискосок от нее всерьез силясь что-то понять. Пока не выходило.
— Привычка,
Николай выпрямился: таак!…
— Только выкинули? — спросил спокойно, а внутри все закипать начало. Сообразил уже что к чему.
— Да гадостей наговорили. Но сам факт! Кто же пищей кидается? — уставилась на Николая — он-то хоть понимает? Мужчина внимательно смотрел на нее: мысль что Леночка голодала расстроила его до невозможности. Конечно, удивляться нечему, конечно голод был не только на оккупированных территориях, про Ленинград он вообще не думал — больно. И у них на фронте, особенно в первые полтора года войны порой неделями никакого обеспечения не было, с голодухи так животы подводило, что готовы были кору грызть. Но они солдаты, мужчины, а она… ей за как?
— Что ты так смотришь на меня?
Николай головой качнул, взгляд отвел. Папиросы к себе подвинул, закурил:
— Я спросил: только выкинули? — голос жесткий стал, с ноткой металла.
Лена помолчала и сказала тихо:
— Только.
Николай глянул на нее и понял: ложь.
Остальное само собой сообразилось. Разведка — элита, и бабу командиром. Снести такое не могут — достают, выживают. А Лена еще у комбата ночует — значит, шалава.
— В общем, картина ясна, — протянул зловеще: устроит он им и шалаву, и полет сала.
Внутри все от ярости дрожало.
— Коля, я с тобой как с самым близким поделилась. Не вздумай сказать, кому — нибудь. А то получится, что я на ребят настучала, — нахмурилась.
Николай покивал, но на нее не смотрел и, это девушке не нравилось.
— Я прошу тебя!
— Я понял, — растянул губы в улыбке, успокаивая ее, руку ладонью накрыл.
— Не в них дело, Коленька, во мне. Я что-то не понимаю.
— Ты женщина. Жалко тебе всех. А командиру по статусу жалеть не пристало. Мягким будет — бойцы на шею сядут. Пойми одну вещь, малышка, это не партизанский отряд, это регулярные войска, боевые части. Никаких сантиментов, никакого панибратства с нижестоящими быть не может — нельзя.
— Но ты ведь комбат, а с капитаном Грызовым как с другом, и с ординарцем.
— С ординарцем не как с другом, а как с пацаном, потому что он и есть пацан. Но не дурак и место свое знает. Чуть границы начинает переходить, приходится резко и доходчиво напоминать. Не потому что я злой или жестокий, потому что есть такие слова как дисциплина и субординация. Не будем о них помнить — превратимся в банду, а не войсковое соединение. А Федор действительно мой друг, мы с ним очень давно вместе, одним лаптем грязь хлебали. И что-что, а и про субординацию, и про дисциплину в курсе. В узком кругу своих — мы запросто общаемся, а на людях — официально.
— Сложно, — вздохнула: освоит ли она когда-нибудь подобные тонкости?
— Просто. Нужно всего лишь убрать сантименты.
— Стать жесткой.
— Да, Леночка.
И улыбнулся, видя, как она задумалась — глупыш, какой из тебя командир?
Милая, ласковая девочка, домашняя, нежная, несовместимая с войной в принципе. Если б не она, качалась бы сейчас Леночка в гамаке где-нибудь на даче, читала томик стихов и ела бутерброды с вареньем. И была бы абсолютно гармонична в этой обстановке и чувствовала себя адекватно. Но случилось, что случилось с миллионами таких милых, нежных Леночек — война влезла в душу, сердце, тело, и калечит их.
Но одну он постарается спасти.
Потянул девушку к себе, на колени усадил.
— Коля!
Возмутилась и как тогда, в поезде, когда он слишком пристально на нее смотрел, засмущалась, покраснела.
— Коля, — закивал, не пряча улыбки и смеха теплого, совершенно не обидного в глазах. Он любовался девушкой.
— Пора мне! — слезла, уйти хотела. Не дал. Обхватил, спиной к себе прижав, шею целовать начал. Лена зажмурилась — приятно, и вздохнула:
— Идти надо, Коля. Награды вручать.
— Угу.
— Коля! — отстранилась. Мужчина выпустил нехотя, руки развел:
— Все, иди. Только сначала, пожалуйста, найди Свету.
— Какую?
— Сержант Мятникова, медсестра наша. Найди ее — ей тоже награда пришла и звание повысили. Хорошо?
— Но почему я? Миша твой…
— Не мой, и он занят. Сделай одолжение, Леночка, пожалуйста, — с улыбкой сложил ладони лодочкой перед грудью на манер молящегося монаха. Санина прыснула от смеха и рукой махнула: ну, тебя. Сам еще ребенок, а мне «малыш» говоришь!
— Схожу!
Как дверь схлопала, Николай тут же посерьезнел, лицо жестким стало:
— Миша!! — рявкнул.
Белозерцев тут же на пороге проявился:
— Чего?
— Все отделение разведчиков ко мне. Срочно! Чтобы одна нога здесь, другая там!
— Есть!
И вылетел.
Николай затылок потер: пока Леночка Свету, укатившую к своему любовнику в штаб, ищет, он успеет ее бойцам мозги вправить.
Отделение как раз радовалось прибывшим после госпиталя друзьям, Роману Красносельцеву и Остапу Ильину. Но толком сказать друг другу ничего не успели — лейтенант ввалился:
— Бегом к комбату! Все!
Мужчины притихли, переглянулись и как-то сразу угрозу Санина вспомнили.
— Так, лейтенанта нет, — протянул Суслов.
— Без лейтенанта! — отрезал Михаил.
Солдаты на выход потянулись, приводя себя в порядок:
— Мы что-то пропустили? — полюбопытничал Роман.
— Много, — заверил Хворостин.
— Можно вкратце?
— У нас теперь другой командир. Баба, — начал Абрек.
У мужчин брови на лоб уехали.
— Ночи с комбатом проводит, — добавил Васнецов.