Противостояние

Кинг Стивен

Он поправил лямки рюкзака «Дей-Гло», который нес на спине, и по-новому сложил подложенные под них носовые платки. Высокие ботинки «Джорджия джайэнтс» после трех дней пути уже не выглядели такими новенькими. Голову Стью прикрывала от солнца веселенькая красная широкополая фетровая шляпа, а на плече у него висела армейская винтовка. Он сомневался, что столкнется с мародерами, но считал оружие хорошей идеей. Может, пригодится, чтобы добыть себе свежее мясо. Правда, вчера он видел свежее мясо прямо на копытах, но его вид доставил ему столько удовольствия, что о стрельбе не возникло даже мысли.

Лямки больше не давили на плечи, и он пошел дальше. Судя по громкости лая, пес находился за следующим поворотом дороги. «Может, я все-таки увижу его», – подумал Стью.

Он

решил идти на восток по шоссе 302, предполагая, что рано или поздно дорога выведет его к океану. Стью заключил с собой некое подобие договора: «Когда выйду к океану, решу, что собираюсь делать. Пока даже не буду об этом думать». Его пеший поход, продолжавшийся уже четвертый день, в каком-то смысле являлся лечением. Стью подумывал о том, чтобы взять десятискоростной велосипед или, может, мотоцикл и без труда объезжать места автомобильных аварий, которые блокировали дороги, но все-таки решил идти пешком. Ему всегда нравились туристические походы, а сейчас тело просто требовало физической нагрузки. До побега из Стовингтона он просидел под крышей почти две недели, потерял форму и чувствовал, какими дряблыми стали мышцы. Стью предполагал, что рано или поздно столь медленное перемещение заставит его терпение лопнуть, и тогда он воспользуется велосипедом или мотоциклом, но пока его все устраивало: он шел на восток по шоссе, смотрел куда хотел, присаживался на несколько минут, если возникало такое желание, а во второй половине дня мог и проспать самые жаркие часы. Подобное времяпрепровождение шло Стью на пользу. Мало-помалу безумные поиски выхода стали меркнуть в его памяти. Нет, он, конечно, все помнил, но события эти утратили яркость, от которой его прошибал холодный пот. Труднее всего забывалось ощущение, будто кто-то его преследовал. Две первые ночи на дороге ему снова и снова снилась последняя стычка с Элдером в тот день, когда Элдер пришел, чтобы выполнить полученный приказ. В этих снах Стью всегда запаздывал пустить в ход стул. Элдер успевал отступить, нажимал на спусковой крючок, и Стью чувствовал, как в момент выстрела боксерская перчатка тяжело, но безболезненно ударяла его в грудь. Он видел этот сон снова и снова, пока не просыпался утром, не отдохнув, но безмерно, пусть и подсознательно радуясь тому, что жив. В последнюю ночь этот сон не пришел. Стью сомневался, что кошмары прекратятся вот так сразу, однако полагал, что пешая прогулка постепенно выводит из организма накопившуюся отраву. Возможно, совсем избавиться от нее не удастся, но когда голова очистится от большей ее части, ему будет лучше думаться о дальнейших планах, независимо от того, успеет он к тому времени добраться до океана или нет.

Он миновал поворот и увидел собаку, красновато-коричневого ирландского сеттера. Пес радостно гавкнул при виде Стью и побежал к нему, постукивая когтями по асфальту, с неистово мотающимся из стороны в сторону хвостом. Подпрыгнул, ткнулся передними лапами в живот Стью, и под его напором тому пришлось отступить на шаг.

– Притормози, парень! – улыбнулся Стью.

На его голос сеттер отреагировал радостным лаем и новым прыжком.

– Коджак! – послышался строгий голос. Стью подпрыгнул и огляделся. – На землю! Оставь человека в покое! Ты своими лапами перепачкаешь ему рубашку! Несносный пес!

Коджак вновь встал на все четыре лапы и обошел Стью, поджав хвост. Кончик хвоста продолжал движение из стороны в сторону, показывая, что пса по-прежнему переполняет радость, пусть ему и приходится ее сдерживать, и Стью решил, что этот пес в собачьи притворщики не годится.

Теперь он видел обладателя голоса… и, судя по всему, хозяина Коджака – мужчину лет шестидесяти в потрепанном свитере, старых серых штанах… и в берете. Тот сидел на вращающемся табурете и держал в руке палитру. Перед ним стоял мольберт с картиной.

Мужчина встал, положил палитру на табурет (Стью услышал, как он шепнул себе под нос: «Не забудь, а то сядешь на нее») и направился к Стью, протягивая руку. Выглядывающие из-под берета мягкие седеющие волосы шевелил легкий ветерок.

– Я надеюсь, вы не собираетесь пустить в ход винтовку, сэр. Глен Бейтман, к вашим услугам.

Стью

шагнул вперед и пожал протянутую руку (Коджак вновь оживился, бегал вокруг Стью, но не решался на новый прыжок – пока, во всяком случае).

– Стюарт Редман. Насчет винтовки не беспокойтесь. Я еще не встретил достаточное количество людей, чтобы начать их отстреливать. Собственно, вы первый, кого я увидел.

– Вам нравится черная икра?

– Никогда не пробовал.

– Значит, пора попробовать. А если вам не понравится, найдется много другой еды. Коджак, не прыгай. Я знаю, ты думаешь о том, чтобы вновь накинуться на этого человека, – я читаю твои мысли, как открытую книгу, – но, пожалуйста, контролируй себя. Всегда помни, Коджак, что именно самоконтроль отличает существо высшего порядка от низшего. Самоконтроль!

Должным образом реагируя на эти слова, Коджак сел на задние лапы и часто задышал. На его морде появилась широкая улыбка. По собственному опыту Стью знал, что улыбающаяся собака бывает либо кусачей, либо чертовски хорошей. А Коджак определенно не тянул на кусачую.

– Приглашаю вас на ленч, – продолжил Бейтман. – Вы – первое человеческое существо, которое я встретил за последнюю неделю. Останетесь?

– С удовольствием.

– Южанин, так?

– Восточный Техас.

– Восточник, ошибся! – Бейтман хохотнул, довольный собственным остроумием, и повернулся к картине, посредственной акварели, изображавшей лес на другой стороне дороги.

– На вашем месте я бы пока на табурет не садился, – предупредил Стью.

– Черт, не сяду! Будет только хуже, правда?

Он двинулся в другую сторону, к дальнему краю небольшой поляны. Стью увидел, что в тени стоит оранжево-белая сумка-холодильник, на которой вроде бы лежит белая скатерть для пикников. Когда Бейтман взял ее и развернул, он понял, что не ошибся в своем предположении.

– Входила в комплект для причастия в Баптистской церкви благодати в Вудсвилле, – пояснил Бейтман. – Я ее позаимствовал. Не думаю, что баптисты ее хватятся. Они все ушли домой, к Иисусу. По крайней мере все баптисты Вудсвилла. Теперь они могут причащаться на небесах. Хотя, думаю, баптисты решат, что небеса – большой шаг назад в сравнении с Землей, если, конечно, руководство не обеспечит их телевидением – возможно, там оно называется небовидением, – по которому они смогут смотреть передачи Джерри Фолуэлла и Джека ван Импа. Нам же остается только древнее языческое общение с природой. Коджак, не наступай на скатерть! Самоконтроль, всегда помни об этом, Коджак. Если сможешь, сделай самоконтроль девизом всей жизни. Не желаете перейти на другую сторону дороги и умыться, мистер Редман?

– Зовите меня Стью.

– Хорошо, так и буду.

Они перешли дорогу и умылись чистой, холодной водой. Стью почувствовал себя счастливым. Встреча с этим необычным человеком в это необычное время пришлась очень даже кстати. Ниже по течению Коджак полакал воды, а потом скрылся в лесу, радостно гавкая. Вспугнул фазана, и Стью увидел, как птица взлетает из кустов. Подумал с некоторым удивлением, что, возможно, все наладится. Каким-то образом все наладится.

Икра его не впечатлила – по вкусу она напоминала холодное рыбное желе, – но Бейтман также мог предложить пеперони, салями, две банки сардин, мягковатые яблоки и большую коробку батончиков «Клибер» с инжиром. Художник отметил, что инжир очень полезен для кишечника. После ухода из Стовингтона кишечник не доставлял Стью никаких хлопот, но батончики ему понравились, и он съел не меньше пяти. Да и вообще ел с аппетитом.

Хлеб заменяли соленые крекеры, и по ходу трапезы Бейтман рассказал Стью, что работал доцентом кафедры социологии в муниципальном колледже Вудсвилла, маленького городка («известного своим муниципальным колледжем и четырьмя автозаправочными станциями», – сообщил он Стью), расположенного в шести милях дальше по шоссе. Его жена умерла десять лет назад. Детей у них не было. Большинство коллег его в упор не замечали, признал Бейтман, и это чувство было взаимным.

– Они думали, что я псих, – уточнил он. – И скорее всего были правы, не пытаясь наладить отношения.