Протокол
Шрифт:
Адам улыбнулся.
«Вовсе нет! Я не имею ни малейшего желания умирать».
«Вы ___»
«Знаете, чего я хочу? Чтобы меня оставили в покое. Нет, не совсем так… Я много чего хочу. Действовать не по своей воле. Делать, что говорят. Когда я здесь оказался, медсестра сказала, что нужно быть благоразумным и слушаться. Вот. Именно так я и буду поступать. Буду благоразумным. Нет, я не хочу умирать. Потому что — потому что смерть не приносит успокоения. Это как перед рождением. Человек, должно быть, жаждет воскреснуть. Думаю, меня бы это утомило».
«Вы устали от одиночества…»
«Верно. Хочу быть с людьми».
Он вдохнул дым из ноздрей Жюльенны.
«Я похож на того типа из Библии — Гиезия, слугу Елисея: Нееману велели семь раз искупаться в Иордани или что-то вроде того. Чтобы излечиться от проказы. Он излечился и отослал дары Елисею, но
«Послушайте, — сказала Жюльенна, — вам известны прекраснейшие из всех написанных стихов? Рискую показаться претенциозной, но все-таки хочу прочесть их вам. Будете слушать?»
Адам кивнул. Она начала:
«Это „Стать ___“»
Голос Жюльенны сорвался, она откашлялась и начала с начала:
«Стать прахом время наступило И мне, кто так тебе постыл, Смерть» [41] .Она бросила взгляд влево, на несколько сантиметров левее Адама.
«Это стихи Вийона. Вы их знаете?»
Адам глотнул кофе, сделав знак рукой, что не знает, и посмотрел на остальных: они слушали разговор, и вид у них был смущенный и слегка насмешливый. А он спросил себя, почему его держат в пижаме весь этот проклятый день. Возможно, чтобы не убежал? А может, несмотря на продольные полосы, на нем вовсе не пижама? Может, так выглядит приютская или больничная униформа. Адам допил кофе, снял чашку с колена, собрал ложечкой остатки сахара и облизал ее. Ему хотелось об этом поговорить. Например, с блондинкой. Попросить: останьтесь со мной, в этом доме, и мы станем варить кофе в любое время дня и ночи и пить его вместе; вокруг будет большой сад, и мы сможем гулять там до утра, ночь напролет, и слушать, как над головами пролетают самолеты. Очкарик снял очки и посмотрел на Адама.
41
Франсуа Вийон. Рондо. Перевод Ю.Б. Корнеева.
«Если я правильно понял, — сказал он, — религиозные идеи вашего товарища были близки к пантеизму — к мистицизму. Связь с Богом через знание? Это своего рода путь достоверностей, так?»
«Какое вам до всего этого дело? До всех этих мистических историй? Что все это значит? Откуда такой интерес?» — спросила Жюльенна Р.
Адам откинулся назад. Слишком резко.
«Вы не поняли. Вы ничего не поняли. Меня интересует не Бог. И Сима интересовал не Он. Не Бог как таковой, как Бог-Творец. Отвечающий потребности в конечной цели или абсолюте, подобный ключу, открывающему замок. Черт побери, вы никогда этого не понимаете! Меня это не интересует. Мне нет нужды знать, что меня создали. Так же и с нашим разговором. Он не интересен мне по сути, по кажущейся сути, но лишь как заполнитель пустоты. Чудовищной, невыносимой пустоты. Пустоты между уровнями жизни… Между двумя ступенями, двумя временами, понимаете?»
«К чему тогда все эти мистические фокусы?» — спросил студент в очках.
«Ни к чему. Ни к чему. Совершенно ни к чему. Вы произносите слова, которых я не понимаю. Зачем все это? Не могу сказать. Это все равно что пытаться объяснить вам, почему я — не вы. — Взять, к примеру, Рюйсбрука: зачем он делал различия между материальными элементами, землей, воздухом, огнем и водой? Это могла быть поэзия. Мистицизм помог ему достичь уровня — но не психологического, нет, не психологического, — а уровня невыразимого. Не важно, где располагался этот уровень. Да и вообще любой уровень. Важно, что в какой-то момент своей жизни он решил, что все понял. Связанный с тем, кого он всегда называл Богом, по определению, извечным, всезнающим, всемогущим и вездесущим, Рюйсбрук уподоблялся ему. Во всяком случае, в момент каждого мистического кризиса. Возможно, к концу он достиг своего уровня, своего полного расцвета, навечно. Именно так. Важно не знать, но знать, что знаешь. Это состояние, при котором культура, знание, язык и письменность становятся бесполезны. В определенном смысле это даже удобно. Но это не самоцель, понимаете, это никогда не является самоцелью. & на этом уровне существовало не так много настоящих мистиков. Поймите, — с диалектической точки зрения, — хотя отношения всегда различаются, — можно быть тем, кто ты есть. Это просто состояние. Но одновременно это
Мадемуазель Р. встряхнула головой; нижняя губа дрогнула, как будто ее одолевали сомнения.
«Все это очень умно, — сказал очкарик. — Ничего другого и не скажешь…»
«Это полная метафизическая галиматья», — вмешался другой студент.
Очкарик продолжил:
«Не знаю — видимо, вы решили, что рассуждение этого рода невозможно прервать. Как отражения в трехстворчатом зеркале. Поскольку я, например, могу заявить вам, что мы есть мы есть мы есть мы есть. И так до бесконечности. Сплошная риторика. Причем такого рода, которой забавы ради предаются в двенадцать лет. Силлогизм. Типа: корабль пересекает Атлантику за шесть дней, следовательно, шести кораблям понадобится на это один день».
«Я не ___»
«В той мере, в той мере, в какой понятие бытия подразумевает единство. Единство, являющееся осознанием бытия. В той мере, в какой осознание бытия не поддается фразеологической дефиниции, которая может быть умножена бесконечное число раз. Как все воображаемое. Это и впрямь может быть безостановочным. Так?»
«Не так, — не согласился Адам. — Не так. Вы путаете. Вы путаете существование как прожитую реальность с существованием как когито, как отправной и конечной точкой мышления. Вы полагаете, что я вам толкую о психологических понятиях. Это мне в вас и не нравится. Вы вечно пытаетесь всунуть куда ни попадя ваши треклятые аналитические схемы и психологические штучки. Вы раз и навсегда усвоили некоторую систему психологических ценностей. Подлежащих анализу. Но вы не замечаете, вы не замечаете, что я пытаюсь заставить вас думать — о гораздо более обширной системе. О чем-то, что выше психологии. Я хочу, чтобы вы начали осмысливать огромную систему. Этакую универсальную идею. Духовное состояние в чистом виде. Нечто, являющееся апогеем размышления, высшей точкой метафизики, психологии, философии, математики и всего, всего, всего. Да, именно так: что есть апогей всего? Быть сущим».
Он обращался к Жюльенне Р.
«Я сейчас говорил о состоянии экстаза. Вы отождествили его с психологическим фактом. С чем-то, что лечится. К примеру, с патологической параноидной манией. Мне плевать. Я попытаюсь объяснить вам, что это такое, и на этом все. И больше не спрашивайте, что я думаю о Пармениде, я не сумею сформулировать…»
Адам оттолкнул стул и прислонился к стене. Это была холодная, надежная, облицованная белым кафелем стена, защищающая спину во время схватки, стена, у которой можно и вздремнуть. К тому же она наверняка будет воспринимать вибрации голоса Адама и передавать их по всей комнате, избавляя его от необходимости говорить громко. Адам начал объяснять, едва шевеля губами:
«Я могу рассказать вам о том, что произошло год или два назад и не имеет ничего общего ни с Богом, ни с самоанализом и ни с чем другим в таком же роде. — Вы, естественно, вольны проанализировать в соответствии с обычными психологическими критериями, буде на то ваше желание. Хотя я не думаю, что в этом есть хоть малейший смысл. Именно поэтому я намеренно выбрал историю, никак не связанную с Богом, метафизикой и прочими подобными вещами».
Адам умолк и посмотрел на Жюльенну. Ее лицо у ноздрей и вокруг глаз чуть подрагивало, словно под воздействием какого-то сложного чувства, видимо, гнева. Внезапно, так, что никто вокруг не заметил перемены, он почувствовал себя посмешищем. Он наклонился вперед, оторвавшись от надежной опоры и подставившись под убийственные враждебные взгляды. И сказал — спокойно, кожей чувствуя, что понять его способна только юная блондинка.
«Да…»
А потом повторил, отсчитав семь секунд паузы:
«Да ___ Да»
Она попросила:
«Продолжайте».
Адам покраснел и задвинул ноги под стул, как будто собирался встать. Казалось, что за эти несколько мгновений, взгляд подведенных черным карандашом глаз незнакомой девушки и произнесенное сдавленным голосом слово «продолжайте» помогли им заключить дружеский союз, хотя истинные мотивы ее поведения Адам понять не мог. Она тоже загасила окурок острым носом черной лодочки. Ситуация странным образом, по форме и по сути, напоминала ситуацию незнакомых друг с другом мужчины и женщины, внезапно осознавших, что какой-то фотограф тайком запечатлел их на пленке бок о бок.