Протокол
Шрифт:
«Не стоит, — буркнул Адам, — вам не нравится жанр анекдота».
Она ничего не сказала, но опустила голову; не так низко, как в первый раз, хотя передняя часть «S» была все-таки видна. При этом легком движении вырез платья опустился, и Адам заметил в ложбинке между грудями две серебряные ниточки — два полукружия цепочки. Она заканчивалась в районе чашечек бюстгальтера, и висел на ней либо маленький перламутровый крестик, либо оправленный в аквамарины медальон с изображением Пречистой Девы. Соседство частицы святости, изображения Богоматери рядом с самой выдающейся с анатомической точки зрения части [ так в бумажном оригинале (прим. верстальщика)] женского тела выглядело более чем странно. В этом была детская трогательность, а может, претенциозность. Адам оглядел остальных студентов. Все, кроме парня в темных очках, делавшего записи в тетради, и девицы Мартен, беседовавшей с главврачом, выказывали признаки усталости. Скука вытеснила неловкость; все повторялось, как бесконечный кошмар — жесты, звуки, запахи.
Адам предугадывал, что встреча может продлиться еще с четверть часа, но наверняка не дольше; он решил использовать оставшееся время с максимальной пользой.
«Нет, я скажу вам, объясню, почему не стоит. Дело не только в том, что вы этого не любите, не любите анекдотов, — но и в том,
«Почему нет?» — спросила Жюльенна.
«Потому что это литература. В чистом виде. Я знаю, каждый человек в той или иной мере занимается литературой, но теперь все, довольно. Я действительно устал от ___ Это чистая погибель, потому что люди слишком много читают. Считают своей обязанностью представлять все в идеальной форме. Полагают, что нужно иллюстрировать абстрактную идею свежеиспеченными примерами — модными, желательно непристойными и, главное, главное — не имеющими никакого отношения к вопросу. Какая глупость, черт бы ее побрал! От всего этого разит дрянными стишками, воспоминаниями, детством, психоанализом, молодыми годами и историей Христианства. Люди пишут грошовые романы, начиняя страницы рецептами мастурбации, педерастией, Водуа [42] , сексуальными обычаями дикарей Меланезии, или пускают в ход поэмы Оссиана [43] , Сент-Амана [44] или канцонетты, табулятированные Франческода Милано [45] . Или: Портрет Молодой Дамы Доменико Венециано [46] . Шекспир. Уилфрид Оуэн [47] . Жоао де Деус [48] . Леовилль Ломм. Интегрализм. Фазиль Али Клинасси, &К°. &К°. И мистицизм Новалиса. И песня Юпанки Пачакутека [49] :
42
Христианская секта XII века.
43
Оссиан, более правильно Ойсин — легендарный герой кельтского народного эпоса, давший имя большому циклу поэтических произведений, так называемым поэмам Оссиана.
44
Сент-Аман, Пьер де (1800–1873) — знаменитый французский шахматист.
45
Франческо Канова да Милано (1497–1543) — выдающийся итальянский лютнист эпохи Ренессанса, один из крупнейших европейских композиторов XVI века.
46
Доменико Венециано (1410–1461) — итальянский художник флорентийской школы.
47
Уилфрид Оуэн, английский поэт, погибший за неделю до конца Первой мировой войны.
48
Жоао де Деус — известный бразильский медиум и целитель.
49
Пачакутек Юпанки, или Пачакути — девятый правитель Империи инков, правивший между 1438 и 1471 гг.
И Кипукамайок [50] . Виракоча [51] . Капакоча-Гагуа [52] . Хатунрикрийок. Интип-Аккла [53] . Обещания Менептаха. Джетхо. Лира Давида. Трагик Сенека. Animo, parandum est. Lieri quondam mei, vos pro paternis sceleribus poenas date [54] . И все остальное: сигареты Маркович, Кубок Ветивер, Вайда, пепельницы Чинзано, шариковая ручка, моя шариковая ручка ВІС № 576 — воспроизведение „AGREE 26/8/58. J.O.“ Все это. Каково? Неужто все это хоть что-то значит? Значит?»
50
Кипукамайок — «чиновник, ведающий кипу», счетовод в инкской империи Тауантинсуйу.
51
Виракоча — божество, в религии и мифологии многих доколумбовых народов Андского региона — сотворитель мира.
52
Капакоча — ритуал принесения в жертву животных, еды, тканей, драгоценных металлов и детей.
53
Интип-аккла — девственницы, охранявшие вечно горящие огни бога Солнца Инти.
54
Душа, готовься! Дети, что моими когда-то были, вы падете жертвой за преступленья вашего отца. — Сенека. Медея. Д. IV, сцена вторая. Перевод С. Соловьева.
Адам запустил пальцы в короткие волосы. Он почувствовал, что этот жест придает ему сходство с американцем.
«И знаете что? — продолжил он. — Знаете что? Мы расходуем свое время на всякую дрянь, вроде кино. И театра. И психологического романа. В нас не осталось красоты, мы ханжи, мы недоростки. Отребье. Мы словно бы вышли из-под пера писателя тридцатых годов — претенциозные, красивые, рафинированные, высококультурные, до верху набитые этой паскудной культурой. Все это липнет к спине, как намокший плащ. Я весь этим облеплен».
«А — что же просто, если так рассуждать?» — некстати вмешался очкастый.
«Как это — что просто? Вы не знаете? Даже не догадываетесь?» — Адам
«Вы не видите, что за жизнь, что за проклятая жизнь идет вокруг вас? Не замечаете, что люди живут, едят и все такое прочее? Что они бывают счастливы? Не понимаете, что человек, написавший „земля голубая, как апельсин“, сумасшедший или просто дурак? — Нет, вы говорите, он гений, он выразил реальность в трех словах. Вы перечисляете: голубая, земля, апельсин. Это прекрасно. Это отвлекает от реальности. В этом есть детская прелесть. Никакой зрелости. Все, что угодно. Но мне нужна системность, иначе я начинаю сходить с ума. Либо земля — апельсин, либо апельсин голубой. В системе, основанной на словах, земля голубая, а апельсин — оранжевый. Я дошел до точки и больше не могу выносить глупостей. Я слишком трудно обретаю связь с реальностью. Мне не хватает чувства юмора? По вашему мнению, понять все это может лишь тот, у кого оно есть? Вот что я скажу: у меня настолько нет чувства юмора, что я зашел гораздо дальше вас. Зашел. И вернулся уничтоженным. Мой юмор заключался в невыразимом. Он был скрыт, я не мог облечь его в слова, и он намного превосходил ваш. Каково? На самом деле мое чувство юмора не знало границ. И я такой во всем. Земля голубая, как апельсин, а небо обнажено, как маятник, а вода красная, как градина. Больше того: жесткокрылое небо орошает прицветники. Желание спать. Сигарета сигара губит души. 11е. 887. А, В, С, D, Е, F, G, Н, I, J, К, L, М, N, О, Р, Q, R, S, Т, U, V, W, X, Y, Z и К 0».
«Подождите, подождите минутку, я ___» — начала было девушка, но Адам не дал ей договорить:
«Я бы хотел прекратить эту глупую игру. Знали бы вы, как сильно я этого хочу. Я раздавлен, почти…» — произнес он не ослабевшим, но каким-то бесцветным голосом.
«Вы знаете, что происходит? — спросил он. — Я вам скажу, лично вам. Люди, видите ли, живут повсюду; случается, некоторые приходят вечером домой и скоропостижно отдают концы. Другие страдают, потому что бросила жена, сдохла собака или ребенок подавился. Вы знаете — А мы-то, мы, что во всем этом делаем?
«Потому вы все ЭТО и сотворили?» — спросила студентка.
«ЧТО все?» — закричал Адам.
«Ну, эти истории — все эти истории, которые ___»
«Подождите!» — Адам задыхался, словно ему было стыдно объясняться.
«С меня хватит! Довольно психопатологии на сегодня — Хочу сказать — понимать больше нечего. Все кончено. Вы это вы, а я это я. Не пытайтесь все время ставить себя на мое место. Все остальное — вздор. С меня хватит. Я — мне стыдно — не знаю, как сказать. Оставим все это…»
Он вдруг понизил голос и наклонился к Жюльенне Р., чтобы слышать его могла только она.
«Вот что мы сделаем: я буду говорить совсем тихо, лично с вами. И вы станете отвечать мне так же. Я скажу: привет, как поживаете? А вы ответите: спасибо, хорошо. А потом: как вас зовут, вы очень привлекательны, мне нравится цвет вашего платья — или ваших глаз. Кто вы по знаку? Скорпион, Весы? Вы ответите да или нет. Расскажете о вашей матери, о последней трапезе или о последнем походе в кино. О поездках в Ирландию или на острова Силли [55] . О том, как проводили каникулы, и о вашем детстве. О дне, когда впервые накрасили губы. Потерялись в горах. Я узнаю, любите ли вы гулять поздно вечером, когда скрытые дотоле вещи начинают двигаться и ты их слышишь. Или о том, как пошли узнавать результаты экзамена на степень бакалавра и как стояли под дождем, вглядываясь в список имен счастливчиков. Ваш голос будет звучать тихо и нежно, а рассказывать вы станете о таких пустяках, что мне и слушать не придется. Истории о грозе или весеннем равноденствии, об осени в Бретани и папоротниках выше человеческого роста. О том, как вам бывало страшно, как вы мучились от бессонницы, подходили к окну и смотрели на ночь из-за занавески. А другим — всем остальным — я продолжу рассказывать мою историю. Ту самую, многосложную, что все объясняет. Мистическую шараду. Хотите?»
55
Группа островов в Тихом океане, часть Французской Полинезии.
Студенты подвинулись ближе, чтобы лучше слышать, они наблюдали за Адамом и своей сокурсницей, а блондинчик иронически ухмылялся. Они утомились и мечтали, чтобы вся эта запредельная история наконец закончилась. Всем хотелось домой, где их ждал вкусный ужин и общество нормальных людей, а потом кино или спектакль в Опере, например Глюк.
Адам увидел, что девушка согласна; он понял это по ее шее, уголкам губ, плечам, груди, позвоночнику и обутым в лодочки с золотыми пряжками ступням — одна была чуть больше другой; он откинулся назад, прижавшись спиной к стене, сдвинул ноги и коснулся голых коленок собеседницы. Он кожей чувствовал красные и черные полосы на пижамных штанах; между ним и студентами словно бы образовалась непроницаемая твердь, и полосы плавно перетекали на нее. Он сунул руку в карман и нащупал пачку сигарет. Студент в темных очках поднес ему зажженную спичку. В коробке оставалось пять спичек — три сгоревшие и две целые. Адам прикурил с первой затяжки; единственным, что нарушило совершенство позы, была сорвавшаяся из подмышки капля пота, холодно уколовшая второе ребро. Но все произошло так стремительно и беззвучно, что никто этого не заметил. Съежившаяся на стуле Жюльенна Р. больше не выказывала признаков усталости: она явно чего-то ждала. Не нового и не странного, но буднично житейского; спокойно-ледяного, как вычеркивание одного слова из законченной фразы.
«Я продолжу с того места, на котором прервался, — сказал Адам. — Год или два назад…»
Жюльенна Р. открыла тетрадь и приготовилась записать главное.
«Я был на пляже, с девушкой. Пошел купаться, а она осталась лежать на гальке — читала научно-фантастический журнал. Кажется, рассказ под названием „Бетельгейзе“. Когда я вылез, она по-прежнему лежала и читала. Ей было жарко, и я — сам не знаю зачем, наверное, чтобы позлить, — поставил мокрую ногу ей на спину, над трусиками. Она вскочила и что-то крикнула. Не помню, что именно. Важно другое. Две минуты спустя она успокоилась и сказала: „За то, что намочил меня, плати сигаретой“. Она обыскала карманы моих штанов, я промолчал, но задумался. Два часа спустя я все еще размышлял. Вернулся домой и заглянул в Словарь. Клянусь, что искал значение каждого слова, но все еще не понимаю. Я думал всю ночь. К четырем утра почти спятил. Фраза девушки не шла из головы. Повсюду были слова. Я видел их на стенах моей комнаты, на потолке, на стеклах окон и на кайме простыней. Я бормотал их дни и ночи напролет. Это делало меня больным. Потом сознание прояснилось. Но все изменилось. Менялось день ото дня, становясь то ложью, то истиной. Я сказал себе, что, как бы ни крутил Фразу или соответствующие ей факты, это должно быть чистой логикой. Я имею в виду, что начал все понимать — очень ясно. И решил, что должен уехать, утопить в море мотоцикл и все остальное. Я вообразил что».