Протоколы Эйхмана. Записи допросов в Израиле
Шрифт:
ЭЙХМАН. Венгерское правительство было ведь свергнуто при вторжении. А Визлицени и раньше нередко приезжал в Венгрию из Словакии. Во всяком случае, он был знаком с Ласло Эндре и Ласло Бать, которые стали статс-секретарями министерства внутренних дел. И в непринужденной беседе за стаканом венгерского вина я сообщил им, что Гиммлер отдал приказ немецкой полиции и что он будет рад, если венгерских евреев эвакуируют с востока на запад и отправят в Освенцим. Затем я объяснил им, чего хочет рейхсфюрер: предельный возраст 60 лет, не надо нетрудоспособных мужчин, нетрудоспособных женщин и детей; питание на два дня, жестокого обращения по возможности избегать. Венгерская полиция и провела в Будапеште эти мероприятия с евреями. В гетто было в то время просторно. У венгров не было того, что происходило в генерал-губернаторстве, - этой тесноты, скученности. Но конечно, появились те же наспех сколоченные бараки. Доктору Эндре пришлось договариваться с венгерской жандармерией, потому что там возникли разногласия - они хотели брать всех подряд, без ограничения возраста. К командованию венгерской жандармерии был прикомандирован в качестве наблюдателя от германской полиции безопасности один из моих людей; его задачей было следить, чтобы директивы соблюдались.
ЛЕСС. И куда отправляли этих людей?
ЭЙХМАН. По приказу Гиммлера, эшелоны шли все до одного в Освенцим, все до одного. Никуда больше направлять их не разрешалось. Несколько раз венгерская жандармерия грузила людей в вагоны, не ставя нас в известность, и наш наблюдатель не мог своевременно быть на месте. А там заталкивали в вагоны силой. А ведь в директивах было установлено максимальное число - сколько сажать в один вагон. И Освенцим жаловался по этому поводу в Главное управление делами и хозяйством. А главное управление пересылало в отдел IV В 4 жалобы, что, во-первых, нарушаются директивы, что людей в пути не кормили и они чуть не умирали с голоду и что их даже били.
ЛЕСС. Вы получили также директивы о сборе имущества депортированных евреев?
ЭЙХМАН. Нет, это вообще не касалось германских служб. Этим занимались венгерские учреждения. Мы не имели права в это вмешиваться. Я стараюсь вспомнить, как было с командами сопровождения. Я почти уверен, что по венгерской территории до австрийской границы эшелоны сопровождала венгерская жандармерия, а там их принимала немецкая полиция. А роль, которую играли в Венгрии я лично и мои подчиненные, была, собственно говоря, пассивной. Наблюдатели присутствовали. Я сам ни разу не выезжал на место. Я не осмотрел ни одного эшелона. У меня не было такого приказа, а что мне по таким делам не приказывали, того я и видеть не хотел.
ЛЕСС. Я опять цитирую из воспоминаний Гёсса, английское издание; вот что он пишет о вашей деятельности заграницей: "Если иностранное правительство давало согласие на выдворение своих евреев, оно поручению какой-то официальной инстанции организовать их арест и выдачу. Затем Эйхман обсуждал непосредственно с этой инстанцией вопросы транспортировки и делился своим опытом в части арестов. В Венгрии, например, акции проводились министерством внутренних дел и полицией. Эйхман и его коллеги контролировали организацию дела и вмешивались только в том случае, если венгры действовали медленно или халатно. Штаб Эйхмана должен был также поставлять подвижной состав и согласовывать расписание с министерством путей сообщения. По приказу Поля, начальника Главного управления хозяйством и делами СС, а тем самым - и концлагерей, я трижды приезжал в Будапешт, чтобы получить приблизительное представление об ожидаемой численности трудоспособных евреев. Это давало мне возможность наблюдать методы Эйхмана при ведении переговоров с отделами венгерского правительства и военными. Держался он решительно и по-деловому, но дружественно и вежливо. Куда бы он ни пришел, с ним охотно имели дело. Это подтверждается бесчисленными личными приглашениями, которые он получал от руководителей этих отделов. Эйхман был совершенно убежден в том, что если ему удастся уничтожить биологическую базу евреев на Востоке, то от этого удара еврейство в целом никогда больше не оправится. Он был совершенно одержим своей миссией и убежден в том, что акция истребления необходима, чтобы на будущее обезопасить немецкий народ от деструктивных намерений евреев. Он был также явным противником отбора из эшелонов работоспособных евреев. Он считал это препятствием для окончательного решения еврейского вопроса, которое должно быть проведено как можно скорее, поскольку невозможно предвидеть исход войны. Уже в 1943 г. он сомневался в полной победе Германии". Желаете проглядеть и высказаться об этом?
ЭЙХМАН. Если бы у меня был красный карандаш, господин капитан, я бы подчеркнул все, что является притянутым за волосы враньем. Это настолько несерьезное изложение, что я... И так прозрачно, словно он здесь ну прямо ожил. Меня уже не сердит, что он надеется нанести мне вред таким количеством лжи. Я уже за это время все прошел, что касается таких текстов. Если желаете, господин капитан, я выскажусь обо всем.
ЛЕСС. Вы не обязаны это делать.
ЭЙХМАН. Я в принципе отвергаю это целиком как неправду. Это... у меня слов нет, а ведь все одно к одному.
ЛЕСС. Вы созывали в Будапеште, вскоре после вашего прибытия, совещание еврейских функционеров, на котором заявили им, что никаких намерений депортировать евреев не существует?
ЭЙХМАН. Если меня послали в Венгрию, господин капитан, с целью депортации, то я и не говорил еврейским функционерам, что ее не будет. И я никогда не врал еврейским функционерам. За время многолетнего общения, которое было у меня с еврейскими функционерами, не найдется, наверное, ни одного, кто мог бы меня упрекнуть, что я ему лгал.
ЛЕСС. В течение какого периода, за какие месяцы были депортированы из Венгрии в Освенцим или депортированы вообще упомянутые вами "приблизительно 450.000" евреев?
ЭЙХМАН. Может быть, может быть... депортации... я прикидываю теперь... начались не раньше конца апреля 1944 г. Может быть, даже в начале мая. Шли по составленному расписанию, потом вдруг начались осложнения, потом пошло дальше, в общем, все время по-разному. А вот когда закончились, этого я уже не могу сказать. Может быть, в октябре.
ЛЕСС. А что вам известно о поездке Йоэля Бранда, вызванной вашим предложением об обмене миллиона евреев на 10.000 грузовых автомашин?
ЭЙХМАН. Господин капитан, насколько я могу вспомнить, господин капитан, это дело... оно возникло от Гиммлера. Я теперь не представляю себе, кто... кем был этот Йоэль Бранд. Может быть, я его и видел, но только... только мельком, может, один-два раза. Он ведь тогда сразу уехал. Деталями занимался Крумай. Я знаю только, что речь шла о миллионе евреев, которых надо было доставить в какой-то пункт и освободить в обмен на десять тысяч грузовиков, пригодных к зимней эксплуатации, с обещанием не использовать их на западном фронте. Это было основное, и я полагаю... я думаю, что примерно в это время Гиммлер сказал, что он хотел бы... хотел переговорить с доктором Хаимом Вейцманом.
ЛЕСС. Как отнеслось венгерское правительство к предложению обменять миллион евреев на 10.000 грузовых машин?
ЭЙХМАН. Ну, оно же, я думаю, ничего об этом не знало. Заметили ли они потом, мне неизвестно - ведь за каждым нашим шагом следили венгерские службы.
ЛЕСС. Когда с вашего согласия Йоэль Бранд уезжал за границу, чтобы сообщить там о вашем предложении, вы ему обещали, что за время его отсутствия евреев депортировать не будут?
ЭЙХМАН. Какая-то договоренность была, господин капитан, о чем-то. Но я теперь уже не знаю даже, что он написал об этом в своей книге. Потому что в то время чуть не каждый день то и дело приходил д-р Кастнер. Я должен был что-то решать с венгерскими инстанциями, чтобы они тут... чтобы я мог как-то прояснить дело. Я уже не могу вспомнить подробности.
ЛЕСС. Я хочу прочесть вам теперь несколько мест из составленного доктором Кастнером отчета еврейского комитета спасения. Вот он пишет: "После отъезда Бранда и Гроса в Стамбул, я пришел вместе с Ханси Бранд (жена Йоэля) к Эйхману. Мы знали, что перед нами - главный режиссер истребления евреев. Но и возможность помочь нам находилась в его руках. Он и только он решал - казнить или миловать. Мы откровенно говорили с ним о зверствах в гетто и в эшелонах, увозивших людей. Мы спросили его, почему назначенных на депортацию из провинции не везут в Будапешт, как обещал Крумай. Мы сказали ему, что в таких условиях вряд ли можно вести обнадеживающие переговоры с заграницей. Он лгал нам о своей симпатии к сионистам. О конкретных вопросах он сказал: если и было такое, что в Прикарпатье напихали в вагон 90 человек, то это потому, что в этой местности у евреев слишком много детей, а детям нужно меньше места. К тому же здешние евреи невзыскательны. Что приостановить депортацию - об этом не может быть и речи. Не надо считать его дураком. Потому что если он приостановит депортацию, то заграница вообще не станет вести с ним никаких переговоров. Мы должны энергичнее заняться переговорами в Стамбуле, потому что он не даст вводить себя в заблуждение, а его терпение имеет пределы".