Протоколы Эйхмана. Записи допросов в Израиле
Шрифт:
ЛЕСС. Здесь сказано, что она официально ликвидирована; сначала, естественно, кто-то должен остаться. Здесь написано: "...задержаться в Будапеште примерно на неделю, поскольку распространяются слухи об изменении внутриполитического курса". Что и произошло - Хорти был арестован немцами 15 октября 1944 г.
ЭЙХМАН. Что и произошло, да, ха-ха. Ну, хорошо, но как бы там ни было, команду не ликвидировали, никогда не ликвидировали! Только одно верно, что ее сильно сократили, потому что у нас практически не осталось работы. Что до меня, то я давно уже хотел оттуда обратно, потому что... ведь практически ничего уже не было. Много раз я целый день скучал, потому что нечего было делать. Для меня самого было загадкой, зачем меня здесь держат, да еще в военное время. Я не привык где-то рассиживаться и тратить время попусту.
ЛЕТОПИСЕЦ. Можно по-разному объяснять, почему Эйхман так энергично протестует каждый раз, когда слышит о роспуске своей "зондеркоманды". Если в последние месяцы 1944 г. он был отстранен Гиммлером от выполнения своей задачи (а такие сведения были), то продолжавшиеся преследования евреев доказывали бы, что он был не просто исполнителем, ни за что не отвечавшим, как Эйхман старается изобразить на каждом допросе, а имел право принимать решения. Но можно также представить себе, что венгерский жандармский начальник Ференци добросовестно воспроизводит в своей записке сообщение, подброшенное ему немцами. А немцы на основании этой информации - якобы из венгерских источников - убеждают главу государства Хорти, что приводящий в ужас истребитель евреев уволен, и убийства, как того требовал Хорти, прекращены. В пользу этой версии говорит то, что пребывание сотрудников Эйхмана в Будапеште было продлено в ожидании политических перемен, а сам Эйхман продолжил свою "работу" в венгерской столице уже через два дня после насильственного смещения Хорти.
ЛЕСС. Вот телеграмма, подписанная Везенмайером; из Будапешта 18 октября 1944 г. И уже во второй фразе я вижу: "Оберштурмбаннфюрер Эйхман, вернувшийся сегодня в Будапешт по указанию здешнего старшего начальника СС и полиции, возобновил переговоры с венгерскими инстанциями", и т.д. Хотите об этом высказаться?
ЭЙХМАН. В показанной мне перед этим записке подполковника венгерской жандармерии Ференци названо 29 сентября 1944 г. А здесь речь идет о 18 октября; получается, что между этими числами меня в Венгрии не было. На такое время я никогда из Венгрии - ни из Венгрии, ни из Будапешта - не уезжал. И когда мне приказывали явиться для доклада - тоже. Наверное, я был в Берлине. Может быть, кто-то... откуда-то из высоких сфер, о которых я не ведаю, сообщил, что я вызван в Берлин для доклада, и этим воспользовался Винкельман, старший начальник СС и полиции в Будапеште, или Везенмайер, имперский уполномоченный по Венгрии. Я не могу иначе объяснить, как это специальную "зондеркоманду" якобы распустили, чего на самом деле не было, потому что не было такого распоряжения! Меня вызывали в Берлин на доклад к Мюллеру, наверное, два или три раза. Это могло длиться, с дорогой туда и обратно, примерно неделю или дней десять. Поскольку в таких случаях я брал еще день или два... для личных целей. Может бьпъ, поэтому они решили?.. Но это тоже не годится, господин капитан, потому что и в таком случае уехать должны были все служащие команды, не я один.
ЛЕСС. Ну, а разве Визлицени тогда не уехал? И другие ведь тоже...
ЭЙХМАН. Команда все время была в Венгрии, все время была в Венгрии.
ЛЕСС. Да, но в одном из документов говорится, что она официально ликвидирована. И что надо, конечно, подождать неделю, так как...
ЭЙХМАН. Конечно, я это читал. Конечно! Так точно! Простите, а ведь может быть, что ее, скажем так, ликвидировали на бумаге?.. Мне теперь приходит в голову другая идея: что распустила нас, может быть, формально какая-то... высокая инстанция и что документ об этом показали венгерским властям. А на самом деле ликвидация не была проведена. Вот третья возможность.
ЛЕСС. Доктор Кастнер, ваш еврейский партнер по переговорам в Будапеште, пишет о вашем возвращении следующее: "Через два дня после переворота, после насильственного отстранения Хорти, Эйхман 17 октября 1944 г. примчался в Будапешт самолетом из Берлина. Он вызвал меня в бюро Бехера и там заявил мне следующее: "Ну, видите, я снова здесь! Вы небось были уже уверены, что история с Румынией и Болгарией повторится и здесь? Вы, наверное, забыли, что Венгрия все еще заодно с рейхом, хоть он и в развалинах. У нас еще достаточно длинные руки, чтобы добраться до будапештских евреев. Слушайте теперь внимательно: правительство партии "Скрещенные стрелы" во главе с премьер-министром Салаши работает по нашим приказам. Я немедленно свяжусь с министром Ковачем, уполномоченным по еврейскому вопросу. Будапештские евреи будут отправлены, на этот раз пешком! Наш транспорт нужен нам теперь для других целей! Но если грузовые автомашины предоставите нам вы, то можно будет везти их на этих машинах... Или вам это, может быть, не подходит? Вы, видно, боитесь? Только не приходите больше с вашими сказками про американские доллары! Здесь теперь пойдет дело! То-то же!" Он казался в эту минуту счастливейшим на земле человеком. Он был снова в своей стихии. Впрочем, как чаще всего в последнее время, он был пьян".
ЭЙХМАН. Ха! Во-первых, я никогда не летал. Уже одно это неверно. Никогда я не летел в Венгрию, а ехал на своей машине. Во-вторых, здесь... опять так театрально... театральное описание дела... Пьяным я, кстати, никогда не был. Никогда не приходил на работу пьяным. Никогда!
ЛЕСС. Ну, а о содержании того, что он здесь пишет?
ЭЙХМАН. В такой форме это вообще невозможно. Мне кажется, почти... И эти восклицания там и тут, для правдоподобия, что ли? Никогда я в такой форме... Это, это все... Да если бы я так вел себя, как он здесь пишет, я был бы величайшим... циником, величайшим... величайшим... ах, как это... Мне не хватает слов, чтобы объяснить это - по-деловому, как я и обсуждал с д-ром Кастнером. Но совершенно ясно: во всех таких сообщениях - должен прямо сказать, будь то сообщения венского д-ра Лёвенгерца, или то, что пишет здесь д-р Кастнер, или показания Бехера - всегда совершенно ясно, что все эти люди, как только им приходится давать показания, тут же стараются представить переговоры со мной выгодным для себя образом. Прекрасно зная, что пропаганда в газетах и журналах изображает меня негодяем. После того как оказалось, что все мои начальники мертвы - в случае с Мюллером я этого точно не знаю - или, по меньшей мере, пропали без вести, все, конечно, хотят от меня отмежеваться и таким образом представить обстоятельства в ином свете, чем было на самом деле. Что ж, это вполне понятно.
ЛЕСС. На странице...
ЭЙХМАН. Я убежден - извините!
– я убежден, что если бы рейхсфюрер СС и начальник германской полиции был сегодня жив, если бы жив был Кальтенбруннер, был бы жив Мюллер... был бы жив Мюллер, и мы предстали, скажем, вчетвером перед судом - все обстоятельства выглядели бы совершенно иначе. А так многие вещи просто перевернуты после 45-го. Если оставаться на деловой точке зрения, какая была тогда, многое выглядело бы иначе.
ЛЕСС. Мы говорили о пешем марше десяти тысяч евреев из Венгрии в Австрию. Кроме этого, были и другие пешие марши?
ЭЙХМАН. Это мне не известно. Вся дорога из Будапешта на запад в Австрию была разрушена бомбежками. Железнодорожный узел Дьёр был разбит полностью. Отдельные поезда тоже подвергались постоянным атакам союзных бомбардировщиков. Эндре был необычайно изворотливым человеком, не признававшим трудностей. Он сказал: значит, пойдут пешим маршем до Вены, а там дальше дорога действует.
ЛЕСС. Эта пешая колонна направлялась в Штрассхоф?
ЭЙХМАН. Штрассхоф? Насколько я знаю, австрийские власти послали этих евреев в Бургенланд, копать противотанковые рвы. Насколько я знаю. Не знаю, может быть, я ошибаюсь. А Штрассхоф? Я даже не знаю, где это.
ЛЕСС. Вы имели какое-либо отношение к осуществлению или планированию этих пеших маршей?
ЭЙХМАН. Да, конечно; я говорил Эндре, что дело должно быть организовано жандармерией так, чтобы, когда колонна придет в... на границу придет, в Австрию, чтобы они были в порядке. Если бы шли куда-нибудь в Венгрии, так они просто отправили бы этих десять тысяч топать и даже не назначили привалов. А я подумал: уж если они хотят пешком, то мне надо побеспокоиться, чтобы меня опять не попрекали, что не соблюдаются директивы. И первые километры шли как будто хорошо, но чем ближе к австрийской границе подходила эта колонна, тем печальнее это выглядело.
ЛЕСС. Сколько там было людей?
ЭЙХМАН. Там было десять групп по тысяче человек.
ЛЕСС. В том числе дети, женщины?
ЭЙХМАН. Детей не было, нет. Только способные идти молодые женщины. Простите, так мне кажется. Я теперь припоминаю только количество. Эндре сам так наметил.
ЛЕСС. Значит, этот "поход" был одобрен вами и вы послали своих людей для сопровождения?
ЭЙХМАН. Нет, я никакого отношения к этому походу не имел. Пока они находились на венгерской территории, меня это вообще не касалось.