Прототип
Шрифт:
Крамер лишь грязно выругался. Его неприкрытая ненависть к последователям древней религии известна.
– Я приказываю начать штурм!
Шустов ничего не ответил. До холма уже рукой подать. Крамер видно совсем сдурел от крови, что рекой лилась в последние дни. Говорят, он брал первого из инфицированных, печально известного Рауля Ганиева. Десять лет назад эпидемию мнемовируса удалось остановить жестокими репрессивными мерами, но сейчас эти методы уже практически не работают!..
Он замер. Со стороны позиций не доносилось ни звука.
Небо
«Ни Крамеру, ни другим не понять меня», – подумал Максим, готовясь к рывку через открытое пространство.
Щемящие воспоминания комкали грудь, сдавливало горло.
У него был свой неоплаченный счет к Прототипам.
Старик, девочка, а кто еще в доме? – Шустов соединился с видеокамерой Сереги Серпухова.
Снайпер наблюдал за окнами и дверью. Сквозь неплотно закрытые ставни пробивался мятущийся свет свечи. Еще один довод в пользу обыкновенных паломников. Инфицированные люди ведут себя особым образом. Они перестают обращать внимание на житейские мелочи, словно быт им становится чужд. Холод, зной, ночь или день, – все равно.
Боль в душе постепенно отпустила, оставив гложущую пустоту, но в мыслях по-прежнему прорывались неконтролируемые вспышки воспоминаний.
Он не зря подумал о человеческой терпимости. Приказ ясен, а вот жизнь сложна. Миллиган, Шевцов, Давыдов и Серпухов родились в мегаполисе, на сломе эпох. Вековые уклады размеренной сельской жизни им чужды. И вера в Прототипов – тоже.
Шустов вырос вдали от города. Рядом с их домом располагалось точно такое же древнее сооружение.
Родители не заставляли его слепо верить, но неуклонно воспитывали уважение к таинственным силам. Не страх или подобострастие, а именно уважение. Отец говорил: «Ты, Максимка, может быть, за всю жизнь ни разу и не обратишься за помощью к существам, по образу и подобию которых созданы все люди, но никогда не насмехайся над верой, уважай традиции.
В среде каждого поколения есть Просвещенные – люди, получившие частицу знания Прототипов. Это невозможно отрицать. Без них мы бы прозябали во тьме деградации и невежества. Они приносят обновление в мир, совершают открытия, позволяющие жить лучше…»
Максим рос любопытным, бесстрашным. Мальчишкой он тайком от взрослых, на свой страх и риск, исследовал Святилище. Несколько сырых, стылых, полуразрушенных подземелий его совершенно не впечатлили. Больше похоже на заброшенные подвалы, соединенные короткими коридорами. Он был откровенно разочарован и надолго утратил интерес к древней постройке, пока не случилась беда.
Мать внезапно и тяжело заболела. Никто не мог ей помочь. Даже врач, которого отец привез из города, лишь беспомощно развел руками, осмотрев больную, и спешно уехал.
Он отчетливо запомнил тот вечер. Стояла ранняя осень. Деревья рдели багрянцем, роняли листву, ветер подхватывал ее, шаловливо кружил, уносил в лес, таинственно шелестел по проселку. В небе еще не высыпали звезды, Максим сидел на крыльце, строгая дощечку, когда скрипнула дверь. Отец присел рядом на деревянные ступеньки, долго молчал.
– Пап, ты чего? – первым не выдержал Максим. – Доктор поможет? Почему он так быстро уехал?
– Беда, сынок.
– Он не вылечит маму?
– Нет. В городе тоже многие болеют. Он сказал: это связано со Святилищами. Их решено уничтожить.
– Но… ты же сам учил – так нельзя!
– Боюсь, я только беду сегодня накликал, – сокрушенно ответил отец. – Он донесет на нас. В городе творится настоящее безумие. Люди без причины бросаются друг на друга, убивают.
– Но ведь с мамой все не так! – на глаза Максима вдруг навернулись слезы.
– Знаю. Но горожане настолько перепуганы, что уже не могут отличить обычную инфекцию от их треклятого мнемовируса.
Максим совершенно не понял, о чем идет речь, но чувство тревоги ему передалось.
– Что же делать, папа? – растерянно спросил он.
– Я ходил в Святилище. Просил. Умолял. Они меня не услышали.
– Ты обратился к Прототипам?! – Максим шмыгнул носом, вытер слезы.
– Бесполезно, – тяжело вздохнул отец. – Я уже стар для них, – неожиданно добавил он. – Понимаешь, Прототипы никогда не общаются с людьми старше тридцати пяти лет.
– Почему?
– Этого я не знаю. Но так было всегда. Послушай, сынок, – его голос дрогнул, – попробуй попросить их? Вдруг к тебе они снизойдут?
Максиму стало страшно. Конечно, он любил маму, но мысль о таинственных, бестелесных существах сковывала разум, холодила душу. «Что я им скажу?» В тот вечер ему впервые пришлось задуматься, спросить себя: а верю ли я вообще в их существование?
Максим понурил голову и вдруг ответил, запальчиво, дерзко:
– Я попробую! – он встал, пока не иссякла решимость, но тут же оглянулся, тихо переспросил: – Пап, а как с ними говорить? Что нужно делать?
Отец вскинул взгляд, посмотрел на сына:
– Главное, – говорить от души, от сердца. По-настоящему. Остальное не важно. Нет проверенных формулировок. У каждого свои слова для них.
– Ну, ладно… – мальчонка развернулся и, уже не оглядываясь, медленно пошел в направлении древнего Святилища.
С тех пор минуло десять лет.
Макс рывком преодолел открытое пространство, присел, маскируясь кустарником, разросшимся у подножия холма.
Огоньки, хоть и поблекли с рассветом, но по-прежнему роились между каменными столбами, никак не реагируя на происходящее.
«Нет вам сегодня добычи», – билась мысль. Шустов отыскал участок просевшей почвы, начал быстро копать. Прихваченная утренним заморозком, густо пронизанная корнями земля поддавалась с трудом, но Максим остервенело рыхлил ее ножом, пока клинок вдруг не провалился в пустоту. Он расширил лаз, убедился: двери нет. Под руку попался лишь фрагмент массивной рамы. Ничего удивительного. Кем бы ни были Прототипы, – они погибли, все до единого. Их убежища, возведенные людьми в ранг «Святилищ», носили очевидные следы разрушений.